– Все пустое. Мне не узнать о дочери, а тебе не вернуть глаз. Все, что мы можем, – это выпить чего покрепче. – И взмахнул рукой, приглашая внутрь.

В зале трактира было пусто. Хотя, казалось, обреченность должна способствовать пьянству. Заметив мое недоумение, кабатчик хрипло засмеялся.

– Я перестал пускать посетителей еще неделю назад. Все в таком ужасе от происходящего, что совсем не чувствуют берегов. Напиваются, как свиньи, ломают мебель, блюют на пол. – Мужчина скривился.

Мы присели. Шмулс разлил кас-кас из мутной бутылки в два небольших стакана. Мы залпом выпили горячительное. Крайнийский напиток обжег горло, но почему-то дал дышать чуть-чуть свободнее. Помнится, в прошлый раз кабатчик неодобрительно отзывался об этой выпивке, а тут даже глазом не моргнул.

Резкий звук заставил нас поднять головы, но это оказался всего лишь белоснежный кот, который вскочил на полку за стойкой и со звоном подвинул несколько бутылок.

– Кыш, дуралей, – разозлился кабатчик и было замахнулся, чтобы бросить в кота пепельницей со стола. Но пожалел и ее, и бутылки.

Я вздохнула и спросила:

– Ну и как давно вы на него работаете?

Шмулс поднял на меня тяжелый взгляд.

– Да бросьте. Не надо служить в отделе дознаний королевской стражи, чтобы догадаться. Повышенный интерес к моей персоне, кот – слишком все гладко. Поэтому я и спрашиваю: как давно?

Легкая тень улыбки мелькнула на лице кабатчика.

– Почитай что с детства. Он вытащил меня из одной передряги и дал ценный совет: «Найди то, что тебе нравится, и занимайся этим, чтобы сколотить состояние, а не наоборот». Богатств я так и не скопил, но живу получше многих.

– Что вы знаете о нем?

– Как и большая часть из нас – мало. Он был учителем в старой королевской семье, затем, когда произошел переворот, спешно покинул двор. Старик уверен в какой-то своей избранности и особой миссии. Я же просто благодарен ему за участие в моей жизни.

Я откинулась на спинку стула. Собрать такую огромную сеть осведомителей и скрыть о себе правду? Нужно было очень постараться, посвятить этому всю жизнь. Но разве такое возможно?

– У вас есть что-то для меня? – поинтересовалась я.

Мужчина, как мне показалось, был несколько смущен.

– Этих бумаг не должно было быть здесь. Другой почтальон нес это письмо. Но говорят, он пропал в Тилле. Эти звери открыли охоту на каждого из нас. Не знаю, как, но они теперь в курсе, что многие коты в Королевстве – не просто домашние любимцы.

Несмотря на то, что этот человек поначалу скрывал свои истинные мотивы, мне почему-то захотелось его подбодрить.

– Ваш почтальон выжил. И будет жить в достатке, если не задохнется в объятиях одной безумной старушки. А вот письмо не сохранилось.

Кабатчик выдохнул:

– Значит, не зря я его переписал, когда у меня остановился учитель. Можете назвать это безумием, но в ту ночь ко мне в кабак явился сам Войя.

Я удивленно приподняла брови. Рассказчик раздраженно махнул на меня рукой.

– Старик в тот день приехал поздно. Я гостеприимно встретил его, но тот даже отказался от пищи, так был утомлен и расстроен. В руках учитель держал кипу бумаг. И как только прошел внутрь, стал быстро писать, как полоумный, на свежем листе посвящение к тому, что уже у него было. «Это последнее мое письмо, если уж оно не поможет, то что тогда?» – бормотал старик. Когда он закончил писать, то оставил все бумаги на столе и отправился спать на лавку в углу. Я же проверил все засовы и поднялся к себе на второй этаж. Как Войя попал внутрь, ведомо лишь ему и прочим богам. Но посреди ночи ко мне в комнату явился горящий белым пламенем демон с красной, будто покрытой багряным плащом спиной. И это проклятое существо держало в одной руке записи учителя, а в другой – чистые листы. Тут уж и дурак бы догадался, чего от меня хотят.

Я попыталась унять возбуждение: среброволосый принц в багряном плаще побывал и тут.

– И вы скрыли от Мастоса, что переписали его письмо? – спросила я.

– Да, – с глубоким раскаянием в голосе признал Шмулс. – Но в тот миг мне казалось, что я делаю это, потому что это… правильно? И вот теперь, когда вы говорите, что последнее письмо не дошло до вас, я понимаю: Войя пришел не просто так.

– Несите, – вздохнула я, – сейчас мы и узнаем, был ли в этом толк.

Кабатчик достал из-за пазухи стопку сероватой бумаги – цвет это первое, что бросилось мне в глаза. Следом – чужой почерк. На протяжении всей нашей односторонней переписки я так привыкла к изящным буквам Мастоса, что грубые и угловатые слова Шмулса не вязались у меня с историей, в которую мне предстояло погрузиться. Но выбора не было.

Лис, здравствуй.

Это последняя история, которую ты должна узнать. Она встревожила меня – ведь я, разумеется, понял, о ком речь. Что должно дать тебе это знание? Изменит ли оно тебя и поможет ли победить в той войне, что грядет? И что ты сделаешь с этими листами: сожжешь их на угольях своей памяти или же раздуешь костер поисков? Я верю лишь в то, что список и все имена в нем были даны мне не просто так. Яркий посланник ведь знал что делал, верно?

Ирэне

Я сама не знаю, зачем сижу и все вам рассказываю. Может, надеюсь, что это покаяние и оно избавит меня от боли. Я уже не верю монашкам Сефирь: отдала им почти тридцать лет своей жизни, а сейчас убеждена, что все это время они мне лгали. Как и другие богословы. Если где-то и есть святые, они не плачут над нашими бедами, а смеются. Хохочут над нашими несчастьями, понимаете, о чем я?

Но вы хотели не про меня слушать, а про Ирэне. Даже после исчезновения она остается из нас более интересной сестрой, ха. И так было всегда. Она была леди-совершенство. И хотя я была старше и вроде как должна была заботиться об Ирэне, выходило, что сама постоянно просила ее о помощи.

Мне было шестнадцать лет, когда мы уехали из материнского дома в деревне. Не знаю, как сейчас, – но тогда это было уже поздновато. В этом возрасте мои сверстницы рожали первых детей и вовсю вели хозяйство. А мне вся эта деревенская жизнь была противна. Тошнило от кур и свиней, вечной грязи, пьяных мужчин и даже от своей собственной матери. Она была хорошей женщиной, но слишком уж простецкой. Моя троюродная тетка меж тем служила в замке, и я всегда восхищалась ей. Да что там, именно так я и видела свое будущее – горничной или дворовой девкой, уж точно не пастушкой среди свинопасов. Но даже этот самый важный шаг в моей жизни – побег из родительского гнезда – я бы не сделала без Ирэне. Она была на четыре года младше меня, всего двенадцать. Тощая пигалица, да и только. Но именно она позаботилась обо всем заранее: выяснила, что в замке у тетки нужны рабочие руки, и договорилась с почтовой каретой, чтобы туда добраться. Я оставалась безучастным свидетелем этих приготовлений и готовилась к главной роли в своей жизни – жительницы замка. А она… Тоска в ее глазах, которую я подметила, трясясь на кочках в карете, так никуда и не исчезла. Ирэне любила мать, и природу, и местных – словом все то, что я ненавидела. Весь наш побег она устроила ради меня. Может, Ирэне даже думала вернуться, когда я обустроюсь. Но и ее затянуло.