Мне сегодня пишется. С утра я забираюсь к себе на верхотуру и работаю, пока нос не улавливает запах сгоревших тостов. Мчусь вниз, прыгая через ступеньку. Мег говорит по телефону и ничего вокруг не замечает. Спешу к дымящемуся тостеру. Слишком поздно: срабатывает пожарная сигнализация. Мег никак не реагирует на завывание сирены — просто выходит наружу, продолжая разговор.

На улице дождь, а она без пальто. Что произошло? Разгоняю дым кухонным полотенцем, открываю окно, чтобы прогнать чад, и завариваю себе крепкий кофе.

На неоновых часах меняется цифра; через десять минут встанет матушка. Джек, конечно, еще спит. Сегодня канун Нового года. Мы все по-прежнему здесь.

К счастью, Сильвия вечером собирает гостей, и можно хоть на краткий миг забыть, что послезавтра — похороны Ноя.

Мег заходит мертвенно-бледная. У меня опускается сердце.

— Что?

— Звонил Бен. Отец пропал…

В холле у Сильвии танцы: какой-то шотландец наяривает под «Малл-оф-Кинтайр». Мег, мама, Джек и я застыли на пороге с нелепым сейчас шампанским.

Какой уж тут праздник. Я проверяю телефон.

Глухо.

Вот ведь. Когда-то я клялась, что в один прекрасный момент его прикончу. Что убью его медленно и с чувством, чтобы ему было так же больно, как мне.

Звонит телефон. Я выскальзываю через заднюю дверь, подальше от музыки, и затыкаю свободное ухо пальцем.

— Бен?

— Я его нашел.

— Что с ним?

— Не очень. Простыл, вымок, бредит.

Велю себе успокоиться.

— Что это за игры такие? Где он вообще был?

На декабрьском ветру мое тело коченеет.

— На кладбище. В Хайгейте. У наших родителей.

Я совершенно теряюсь. Адам никогда не ходил на могилу родителей. За все время нашего знакомства — никогда, даже по моей просьбе. Только отмахивался и отвечал, что там покоятся всего лишь кости.

— Я не… Подожди. Он просидел там всю ночь?

В такую погоду?

— Весь день. Ночь, наверное, провел в машине.

Не знаю. Понимаешь Бет, он не в себе. Можно, я привезу его домой?

Мои чувства восстают:

— Он здесь больше не живет!

— Бет, ему плохо.

Шотландские танцы сменяются шотландским же фолк-роком. Сквозь окно смотрю на шумное веселье, царящее у Сильвии, и тру озябшие руки.

— Вези, — говорю Бену и прерываю связь.

Странный танцор в килте в холле у Сильвии — настоящий шотландец. У меня нет сил смеяться. Я собираю то, что осталось от моей семьи, и мы уходим, стараясь не шуметь, зная, что объяснения Сильвии не потребуются.

Мы с мамой перестилаем белье в ее комнате. Теперь ей придется спать со мной.

— А ты не… — начинает она.

— Нет, — отрезаю я. Адаму не место в моей постели.

— Просто не пришлось бы делать кучу лишней работы…

— Мама! — Получается громче, чем я хотела. — Не начинай. Пожалуйста. Да, он нуждается в нашей помощи, но это тот же Адам.

Она пристально смотрит на меня и неохотно кивает.

Бен приводит брата наверх. Адам безмолвно сидит на краю кровати. Он весь в грязи, смотрит безучастно.

— Может, его под душ? — спрашиваю я у Бена.

И мнусь, не понимая, помогать мне или выйти.

— Пусть выспится, — говорит Бен.

Мег заходит в комнату с большим стаканом виски.

— Папа, будешь?

Садится рядом и пытается влить виски ему в рот.

Он выхлебывает стакан в три глотка, шепотом благодарит.

И ложится, прямо в одежде.

— Поесть принести? — спрашиваю я.

Адам мотает головой. Я смотрю на Мег, поражаясь, как точно она угадала. А я…

Я что-то совсем растерялась.

Будь практичной.

— Одежда вымокла, его надо переодеть.

И выхожу из комнаты поискать что-нибудь подходящее.

Останавливаюсь на лестничной площадке, делаю несколько глубоких вдохов и иду в собственную спальню. В шкафу, куда я затолкала большую часть его одежды, в куче тряпья нащупываю старую пижаму. Пойдет.

Прижимаю сверток к носу, но единственный запах, который я чувствую, — запах прачечной и чистой ткани. Одежда Адама больше не пахнет Адамом.

Возвращаюсь назад и вручаю пижаму Бену. Адам снова сидит на краю кровати, уже без брюк, и смотрит в одну точку. Исхудавший, согнутый, беззащитный.

В моем горле снова набухает комок.

Я выхожу.

Через несколько минут к нам на кухне присоединяется Бен. Я смотрю на Джека, который и слова не произнес во время всей этой беготни. Отстраненный наблюдатель. На его глазах распадается на осколки семья любимой девушки. И все же я ошибалась насчет него, первое впечатление оказалось неверным: он действительно заботится о Мег.