Но ему необходим чувственный опыт, чтобы запрограммировать виртукостюм без ошибки. Подмена тут совершенно не годилась. Мэнни терпеть не мог сфальсифицированный материал, сразу распознавал неестественность ощущений.

Он положил руки на живот. Руки Джины давно перестали его обнимать, и ему хотелось, чтобы они вернулись. Мимо него прошествовали два абсурдно длинных розовых пера, росших из маски фламинго, которая проплыла мимо, оставив за собой горячий розовый шлейф. Потом до него донеслись звуки музыки, играло множество гитар.

Он, вроде, шел куда-то, ноги двигались, но эти ощущения были приглушены, будто шел он в хорошем виртукостюме с пониженным тактильным порогом. Цветовые волны расступились, теперь перед ним расстилалась равнина с сотнями странных бугров или холмиков. Они возвышались над поверхностью земли (пахло сыростью и травой, поэтому он решил, что это земля) упорядоченными рядами. Строем, подумал он. Византийский сад был ему намного милее. Сад остался далеко позади, но если удастся вернуть объятия Джины, кто знает, может, и тот сад тоже вернется? Даже если ради этого придется вытерпеть от нее удар в живот – пусть, ради этого – можно.

– Джина! – робко позвал он.

Из темноты за холмиками донеслись обрывки разговора.

– …да я просто в ярости, придурок!

– Именно ярость придает рок-н-роллу величие.

– Когда это меня для тебя не было на месте?

– Ну, – бормотал про себя Гейб, аккуратно проходя между двумя холмиками, – все зависит от того, где это «место» и что я делал в это время.

– …двадцать лет я с тобой, знаешь, каково?

Вот это был голос Джины, его он никогда не забудет и узнает из миллионов. Стоило ему услышать ее в первый раз, как он понял, что никогда не забудет этот голос, и вовсе не потому, что она его вырубила. Фактурный голос, который можно было не только услышать, но и пощупать. Он продолжал звучать в его ушах всю ночь, и до этой минуты он даже не понимал, насколько успел соскучиться по ее голосу.

– Джина, – снова позвал он, устремившись вперед. И обо что-то ударился бедром. Протянул руку и неожиданно ощутил холод камня. Один из этих холмиков.

– Все не так просто, – отвечал другой голос. Не такой фактурный – наоборот, он, казалось, удалялся и затихал. – Я хотел тебе рассказать. Это как веревка, по которой можно выбраться из ямы.

Гейб наткнулся на очередной бугор и стал его огибать.

– Красиво сказано, но не имеет ничего общего с реальностью. Вот теперь ты угодил в настоящую яму.

– Я просто вырубаюсь и гасну. Иногда уже сквозь меня можно на просвет глядеть.

– Уж я-то тебя действительно насквозь вижу.

Темнота вокруг потеряла непроницаемость. Гейб мог теперь различить деревья, старые добрые деревья, а вдали на траве лежали большие белые круги света. Теперь он двигался боком, используя холодные каменные бугры в качестве опоры и переходя от одного к другому. Если ему удастся встать таким образом, чтобы голоса оказались между ним и этим белым светом вдалеке, то он сможет определить, где находится Джина и с кем она разговаривает.

– …наверное, мы должны были больше друг о друге заботиться.

– Я ли о тебе не заботилась, поганец ты этакий?

– Но когда дело доходило до момента, когда стоило сделать что-то друг для друга, мы обычно занимались совсем иным делом, ваяли видео.

– Двадцать лет ты кормил меня всякой чепухой, и вот, значит, впервые предъявил такую претензию. А я не хочу справлять поминки по этим двадцати годам и разбираться, правильно мы вели себя или нет. То, что было хорошего, у нас сейчас и есть. Может, это вовсе и немного, черт с ним, но мне это важно. Свою-то жизнь я от тебя не прятала.

Теперь Гейб мог различить, что в тех далеких кругах света движутся люди; что-то в их движениях заставило его подумать: они охотятся друг за другом. Охотятся под музыку.

– Слушай, у тебя голова настроена на видео, и у меня тоже. Чем же, по-твоему, нам надо было заниматься – трогательно заботиться друг о друге на работе? И завтра, Господи, конечно, я буду завтра. Буду. Скажи, только честно, когда меня для тебя не было рядом?

Два темных силуэта вдруг заслонили от него тех людей в кругах света. Силуэт Джины он узнал мгновенно. Второй тоже был смутно знаком, но откуда – вспомнить не удавалось.

– Джина, – окликнул Гейб, когда она двинулась к тому, второму.

– Что? – резко спросила она.

– Джина! – повторил он радостным голосом и шагнул вперед. – Ударь меня в…

Тут что-то двинуло его как раз на уровне пояса, и Гейб полетел вверх тормашками. Правая щека впечаталась в холодный камень, в голове сверкнула разноцветная вспышка. Он даже не успел осознать, что потерял опору под ногами, когда его садануло в спину, едва не вышибив дух. И лавина цветовых волн погребла его под собой.

* * *

Белый свет обжег глаза и вонзился в мозг. Гейб тут же зажмурился. Оглушительный шум пульсировал в ушах, через некоторое время сквозь звуки музыки стали прорываться чьи-то голоса. Что-то было плотно прижато к его щеке. Пластырь, подумал он. Если удастся пошевелить рукой, то из кармана можно будет достать еще два, или три, даже четыре пластыря…

Кто-то держал его за руку. Гейб с трудом повернул голову, ощущая, что давление на щеке чуть ослабло, и снова открыл глаза.

Перед ним проступило лицо Сэм, очертания которого то расплывались, то становились отчетливее. Щеки ее чуть запали, а широко расставленные серьезные глаза делали ее юное и испуганное лицо более взрослым. Непослушные черные волосы немного отросли и стали чуть мягче. Она ухватилась за его руку, словно желала вытянуть на берег из омута. Всех нас бросает на этих волнах, как пробки.

– Вот, значит, как, – сказал он, осторожно вздохнул. Спину пронзила резкая боль, сменившаяся затем тупой, ноющей. – И когда же ты вернулась в город?

Сэм на секунду отвела глаза.

– Думаю, с тобой все будет в порядке, раз ты узнал меня.

К Сэм сзади подошла незнакомая молодая женщина и положила ей руку на плечо.

– А вот о нас с тобой я вряд ли это могу сказать, куколка.

– Знаю, Роза. Еще минутку – и пойдем. А где Джоунз? Не потеряй его снова. – Она глянула вверх, Гейб последовал за ней взглядом и увидел парня с тусклыми волосами невротика, обрамлявшими вытянутое худое лицо.

– Вот так и стой там, где стоишь, – сказала Сэм парню, после чего вновь обратилась к нему. – Гейб, я не могу с тобой остаться, не знаю, что ты тут делал и что с тобой стряслось…

– Я же тебе сказала, он споткнулся о чертово надгробие, – раздался совсем рядом голос Джины. Она, оказывается, прижимала что-то к его щеке, а голова его покоилась у нее на коленях. Протянув руку, он нащупал ее пальцы и скомканную тряпочку. Джина вытянула свою руку из-под его, вложив ему в пальцы тряпичный тампон. Мельком Гейб заметил что-то красное.