Алиеноре пришлось сделать паузу из-за щемящей боли. Все это практическая сторона дела, да, с этим она справится, но вот заменить старшую дочь ей никто не сможет, и она будет отчаянно скучать по Матильде. И еще Алиенору тревожила огромная разница в возрасте жениха и невесты: их разделяло почти тридцать лет. В том, что Матильда не испугается и не будет уклоняться от исполнения долга, Алиенора не сомневалась, но сердце ее болело при мысли о том, сколь тяжкое бремя падет на хрупкие плечи девочки.

– Мне было очень страшно покидать родные края и семью, – заметила императрица, будто читая ее мысли, – но я знала свой долг. Я не плакала, прощаясь с родителями, потому что не хотела позорить ни себя, ни их, и они тоже не плакали. Мать я больше никогда не видела. Супруг мой был добр, и я привязалась к нему. В конце концов полюбила свою жизнь в Германии. – Ее лицо посуровело от былой боли. – Будь у меня выбор, я бы не вернулась и не вышла бы замуж за Жоффруа Анжуйского, несмотря на то что от этого брака родился Генрих и еще два сына, упокой Господи их души. – Она перекрестилась и сжала рубиновое распятие, висящее у нее на шее. – Они мало что успели сделать, и я скорблю об их безвременном уходе, зато Генрих совершил все то, на что я рассчитывала, и породил наследников, которые приумножат его славу. Будущее – вот о чем мы должны думать.

Алиенора пробормотала в знак согласия несколько слов. Каковы бы ни были их с мужем разногласия, Генрих проявил себя целеустремленным и неординарным человеком, а их потомки покорят весь мир. Императрица никогда раньше не рассказывала ей о своем детстве. По тому, как старая дама уставилась на старшую внучку, Алиенора догадывалась, что она видит в девочке себя и невольно возвращается мыслями в прошлое. Действительно, Матильда во многом походила на бабку: волевым характером, умом, твердыми представлениями о том, что правильно и что плохо. Но при этом она живая и гибкая, а разница в годах у нее с будущим супругом гораздо больше, чем была у императрицы и ее мужа.

Императрица смотрела на рубиновый крест:

– Сколько лет с тех пор утекло! Впереди их у меня совсем мало. Оглядываясь назад, я сожалею о многом из того, что было сделано, но каковы бы ни были мои ошибки, они принесли мне сына и внуков. Если бы я осталась в Германии после смерти императора, то никогда бы не родила Генриха и не увидела бы, как он стал великим королем.

– Вы правы, госпожа, – согласилась Алиенора и опустила глаза, встретив проницательный взгляд императрицы.

– Надеюсь, мой сын может рассчитывать на твою преданность и поддержку.

– Всегда, госпожа, – произнесла Алиенора. – В той же мере, в какой я могу рассчитывать на него.

– Допускаю, что с ним непросто. Пусть я его мать, но я не слепая и вижу его недостатки, однако ты должна быть выше подобных мелочей во имя продолжения королевского рода.

От необходимости отвечать на это Алиенору избавило появление камерария императрицы. Он принес послание от кого-то из французского двора. Матильда открыла письмо и прищурилась.

– Ах, глаза мои! – сердито воскликнула она. – Было время, когда я видела муху на гобелене с противоположного конца комнаты, а теперь едва различаю ее, даже когда она садится мне на платье. – Императрица отдала пергамент Алиеноре. – Прочитай мне.

У Алиеноры тоже зрение было не то, что прежде, и ей пришлось держать письмо на вытянутой руке.

– Королева Франции беременна. Роды ожидаются в конце лета. – Она дочитала послание вслух и вернула письмо императрице.

Та презрительно фыркнула и отбросила лист:

– Долго же они молчали. А теперь еще и называют Бекета чудотворцем, потому что зачала она только после его появления в Понтиньи. Что за чушь!

– Полагаю, Бекета попросили благословить брачное ложе, – обронила Алиенора.

Императрица вопросительно глянула на нее.

Алиенора поморщилась:

– Пока мы с Людовиком были женаты, у него не получалось произвести на свет наследника.

Матильда все еще не понимала, и пришлось Алиеноре углубиться в подробности:

– Поначалу все было хорошо, он был тогда жаден до женского тела, но после того, как у меня случился выкидыш, ему стало трудно исполнять мужскую роль. Дошло до того, что он возбуждался только при участии Церкви. Марию мы зачали после освящения базилики аббатства Сен-Дени, когда за нас помолились аббат Сугерий и Бернард Клервоский. Алиса была зачата в Тускуле на постели, которую благословил папа римский. В остальное время Людовик или вовсе не приходил ко мне в спальню, или приходил, но был не способен овладеть мною. – Алиенора наклонилась к императрице, чтобы подчеркнуть свои слова. – Он может совершить акт любви с супругой только тогда, когда Церковь дает ему на это позволение. Я вполне допускаю, что прибытие Бекета во Францию возымело на него именно такое действие.

Сначала императрица поджала губы, словно не желала обсуждать эту малопристойную тему, но потом в ее глазах промелькнула хмурая усмешка.

– Ну, если французский наследник появится на свет вследствие ссоры моего сына с архиепископом, то я скажу, что не следовало Генриху доводить дело до изгнания, но теперь уже ничего не поделаешь.

Женщины обернулись к двери – после целого дня охоты с вассалами и придворными вернулся Генрих. Вместе с ним шагал его побочный сын Джеффри, в такой же грязной, как у Генриха, одежде и обуви. Он достиг того возраста, когда детство сменяется юностью, и рос стремительно, как пшеница в мае. Его лицо сияло счастьем, а пятно крови, запекшейся у него на щеке, свидетельствовало о том, что впервые в жизни он участвовал в забое зверя. Генрих взъерошил ему волосы и велел оставаться у двери, а сам пересек комнату и подошел к женщинам. От его тела распространялась густая вонь: забористая смесь конского и мужского пота и запаха скотобойни. Под ногтями правой руки бурыми ободками засохла кровь. Алиеноре не пришлось гадать, кто из охотников запачкал щеку мальчика.

– Удачно поохотился? – поинтересовалась императрица.

– О да, матушка, весьма удачно! – воскликнул Генрих с горящими глазами. – Мы загнали огромного кабана. Нас ждет шикарный пир. Надеюсь, у поваров найдется достаточно большое яблоко, чтобы засунуть кабану в пасть.

Императрица неодобрительно поцокала языком:

– Ты брал мальчика на кабанью охоту? Не рано ли?

Генрих возмутился:

– Он мой сын! Я был чуть старше его, когда пересек Узкое море во главе своей армии, чтобы выступить против короля Англии.

– Да, я помню, – ответила императрица, подняв глаза к небу. – И это была не армия, а шайка голодранцев, с которыми ты даже не смог расплатиться.

– Тем не менее все обратили на меня внимание, верно? И наши сторонники после моего похода воспряли духом. Я не собираюсь делать из мальчишки неженку. В охоте он принимал участие на равных с остальными оруженосцами. На лошади он держится превосходно и копьем тоже неплохо владеет.

– Правильно ли развивать в нем подобные навыки, если мы прочим его для Церкви? – спросила Алиенора.