– Да, сир, – ледяным тоном процедила она. – Абсолютно понятно. Прошу дозволения покинуть вас, сир.

Он бросил на нее один из своих пронзительных взглядов – такой острый, что можно порезаться, и она ответила тем же.

– Дозволяю, но ожидайте меня позднее в вашей опочивальне, госпожа супруга.

Значит, он намерен утвердить свою власть в ее постели. Алиенора откланялась и повернулась. Будь у нее в руке кинжал, она бы воспользовалась им.

* * *

В Салернском кодексе здоровья, который Алиенора в свое время неплохо изучила, говорилось, что женщина должна вымыть и надушить свое тело, включая интимные участки, если она собирается лечь с мужчиной. Поджидая Генриха, она не имела никакого желания готовиться к встрече с ним. Тем не менее, политически и логически рассуждая, она понимала, что демонстрация покорности укрепила бы ее положение. И Алиенора превозмогла неохоту, искупалась и велела служанкам расчесывать ей волосы до тех пор, пока они не превратились в блистающий водопад, красиво стекающий на спину. Запястья и внутреннюю поверхность бедер она смазала розовым маслом, облачилась в сорочку из тончайшего полотна с изысканной вышивкой и легла на чистые, туго натянутые простыни.

Когда появился Генрих, она приветствовала его с надлежащей любезностью. Его это насторожило, но Алиенора хранила невозмутимый вид, хотя сама в эти минуты думала о том, далеко ли ускакал Ранульф де Брок на пути в Лондон, выполняя приказ короля изгнать из Англии семью Бекета.

– Я поразмыслил над тем, что ты сказала, – заметил Генрих, раздеваясь. – Насчет изгнания родни Бекета. Совершать переезд всем вместе будет непрактично, поэтому я разрешил кое-кому остаться.

Алиенора пришла в крайнее изумление. Супруг редко отменял собственные решения и уж совсем не склонен был прислушиваться к ее советам.

Он прижал ее к подушкам и уткнулся лицом ей в горло. Алиенора воспринимала это свидание с мужем как обязанность, но его теплое дыхание, колючая и одновременно мягкая борода, трущаяся о нежную кожу ее горла, неожиданно возбудили ее, лоно увлажнилось от сладостной истомы, и она задохнулась от наслаждения, когда он вошел в нее. И когда отдавал ей свое семя, она кончила вместе с ним, стискивая его в объятиях.

Генрих поцеловал ее в губы и погладил по бедрам, выходя из нее.

– Ну вот, – сказал он, – было хорошо, правда? Не понимаю, почему ты всегда противоречишь мне. – Он отвернулся и стал одеваться, давая понять, что оставаться на ночь не собирается.

– Ты послал к де Броку гонца, чтобы уточнить свой приказ?

– Да, и на очень быстрой лошади, – весело ответил он. – Я велел оставить в Англии любого, кто желает заплатить две сотни марок.

От смягчившегося мнения о муже у Алиеноры не осталось и следа.

– Вряд ли кто-нибудь из них сумеет внести такую сумму!

Он и сам это прекрасно знал. Больные и наименее обеспеченные родственники Бекета все равно останутся без дома.

– Это их проблема, не моя, – пожал Генрих плечами. – Пусть им помогает Бекет и Церковь. Они же торговцы, наверняка где-то под полом у них припрятаны деньги. Бекет стянул у меня тысячи марок, пока был канцлером, я всего лишь возмещаю свои потери. – Он сильно ущипнул ее за щеку, снова поцеловал в губы и ушел.

– Подлец! – тихо проговорила Алиенора.

Набросив на плечи мантию, она встала с кровати, налила кубок вина и уселась у огня. Она понимала, что, с точки зрения Генриха, все отлично складывалось: Бекет будет наказан в любом случае, а казна может получить неплохие деньги. Поступки Бекета она не одобряла, но Генрих вел себя ничуть не лучше.

Глядя на жаркие угли, Алиенора призналась самой себе, что они с мужем давно уже двигаются разными путями. Пока эти дороги ведут примерно в одном направлении, но постепенно расходятся, так что скоро они не смогут видеть друг друга.

Руан, апрель 1165 года

– О, дорогая моя, – произнесла императрица слабым голосом, – неужели ожидается пополнение нашего рода? Ты меня удивила. Не думала я, что вы с моим сыном произведете еще детей.

Она восседала перед огнем, укутанная в мантию из меха. У ее кресла стояла трость с черной лаковой рукоятью. Старая императрица недавно перенесла лихорадку и пневмонию, но мало-помалу силы возвращались к ней. Ум ее сохранил свою обычную остроту, и она властно правила с теплого места у очага.

– Да, матушка, я тоже не думала.

Алиенора положила руку на живот, округлившийся со времени зачатия в Мальборо. Большой радости она не испытала, поняв, что снова понесла. Беременность, однако, доказывала всем, что Генрих по-прежнему делит с ней постель и что сама она по-прежнему плодовита и способна исполнять долг королевы.

Не то чтобы Генрих часто заглядывал к ней в опочивальню. Алиенора оставалась в Англии, когда супруг уплыл в Нормандию, а в Руан приехала совсем недавно, к пасхальным торжествам. Также она была занята приготовлениями к свадьбе старшей дочери. В начале года Англию посетили германские послы с различными предложениями. Сложные переговоры еще не завершились, и Алиенора пока не говорила с дочерью о предстоящем событии, но она знала: Матильда, будучи чутким и сообразительным ребенком, наверняка уже о чем-то догадывается.

– Возможно, это будет еще одна девочка, – сказала императрица, – и тогда она станет для тебя утешением, когда старшая уедет. – Она кивнула на свою тезку, которая плела красно-синюю косичку на маленьком ткацком станке и рассказывала трехлетней сестренке сказку.

– Не знаю, хочу ли я этого, – ответила Алиенора. – Вырастить еще одну дочь и смотреть, как она бьется крыльями в запертое окно.

Императрица кивнула, но ее глаза, запавшие от старости и слабого здоровья, смотрели строго и непримиримо, напоминая Алиеноре о том, что критиковать Генриха в ее присутствии не следует. Это дозволено матери, но не жене. Однако императрица сочувственно относилась к рассуждениям о доле женщины в этом несправедливом мире. И Алиенора продолжила:

– Только женщина может родить сыновей. Мужчина испускает семя, но это женщина превращает семя в плоть, это женщина рискует жизнью при родах. Это женщина растит ребенка, пока он не повзрослеет настолько, чтобы покинуть детскую. Это у женщины больше сил и терпения, потому что иначе ей не выжить.

– Правда, – согласно кивнула ее свекровь, на этот раз без настороженности. Она продолжала наблюдать за внучками. – Я уехала из Германии в Англию, когда мне было восемь лет от роду, чтобы стать невестой мужчины, которого раньше не встречала. Я вышла за него замуж в двенадцать лет и к этому времени уже свободно говорила по-немецки и усвоила все обычаи и правила германского двора. Узнала я и своего мужа. Матильда пойдет тем же путем.

Душу Алиеноры пронзила боль скорой разлуки.

– Я подготовлю ее как можно лучше. Матильду станут учить немецкому. Она уже кое-что может сказать на этом языке. У нее будет великолепное приданое, и ее будут окружать люди, которых дочь знает и любит.