За окном разгорался славный летний денек. Амлен давно уже должен быть в дороге, чтобы присоединиться в боевом походе к брату. Вдоль границ с Уэльсом вспыхнула война, и Генрих запланировал летнюю кампанию для усмирения мятежного валлийского правителя Гвинеда.

Амлен собирался тронуться в путь на рассвете, но под утро у Изабеллы начались схватки, и, поскольку не так уж было важно, днем раньше он прибудет в лагерь Генриха или днем позже, Амлен решил подождать. И время потекло медленно, капля за каплей. Покои роженицы были для него закрыты, и, хотя женщины Изабеллы постоянно держали его в курсе и заверяли, что все идет хорошо, Амлен не мог справиться с беспокойством. Его мать умерла, рожая его. Он не в силах был допустить и мысли о том, что так же потеряет и жену. Она стала ему дороже жизни.

Раздувая щеки, он двинулся к конюшням. Карбонель повернул к нему большую голову и заржал. Амлен потрепал его мягкий коричневатый нос.

– Что, мой красавчик? Наверное, ждать уже недолго осталось.

Карбонель легонько ткнулся в него мордой и лизнул ему руку. Давным-давно, будучи ребенком и завидуя Генриху, Амлен покалечил коня, которого отдали ему после того, как Генрих наездился. Больше не хотелось подбирать объедки за своим венценосным братом. Отец не узнал о его хитрости и дал другую лошадь – хорошо раскормленную, холеную белую кобылу, пригодную разве что для степенной матроны. Она была еще хуже, чем старый конь Генриха, потому что из-за нее Амлен стал всеобщим посмешищем. Тогда он ужасно злился на то, что жизнь так несправедлива, но потом, повзрослев, стал стыдиться того поступка, совершенного глупым, обиженным мальчишкой. Вина до сих пор тяжким бременем лежала на его душе, несмотря на то что он исповедался и получил прощение. Помимо священника, Амлен никому не смог бы признаться в том, что сделал с лошадью, особенно Изабелле, ведь она доверяет ему. У него нет незаконнорожденных детей, потому что он сам очень страдал из-за своего происхождения в детстве, хотя и был братом короля. Его новая семья стала для него смыслом жизни, и Амлен готов был костьми лечь ради того, чтобы прославить ее.

– Господин! – К нему подбежал Томас, один из парней, работающих в замке, и опустился на колени. – Господин, вас разыскивает повитуха!

У Амлена сердце так и екнуло. Он открыл рот, чтобы немедленно расспросить мальчишку, но потом помотал головой:

– Хорошо, скажи ей, что я сейчас приду.

Он напоследок погладил жеребца и пошел обратно в замок, стараясь не сорваться на бег. Памятуя о своем высоком положении, шел мерным шагом и делал вид, будто ничто его не заботит.

Повитуха ждала его с крошечным пищащим свертком на руках. Лицо ее выражало тревогу, и Амлен тут же перепугался. Должно быть, с малышом что-то не так или с Изабеллой. Он озлобленно взглянул на женщину, пряча страх под гневом, и она оробела, не сразу набралась смелости, чтобы сообщить ему:

– Господин, ребенок родился, но это девочка.

Волна облегчения окатила Амлена с ног до головы. Сын – вот цель, к которой стремились все мужчины, но сейчас ему было не до этого.

– Мальчик, девочка – не важно, – сказал он. – Малышка здорова?

– О да, господин, – поспешила заверить его повитуха. – У нее на руках и на ногах все пальчики, и закричала она сразу же, как только появилась на свет.

Все еще робея, она положила младенца графу на руки. Ощутив на сгибе локтя вес маленькой головки, Амлен испытал такой прилив радости и счастья, что слезы выступили у него на глазах.

Ребеночек был лишь слегка обернут пеленкой, чтобы граф собственными глазами мог убедиться в том, что новорожденная имеет положенное количество конечностей. Ее темные волосики были влажными – то ли после родов, то ли после первого купания.

– Я признаю ее своей дочерью, – произнес Амлен. – Она будет названа Изабеллой в честь матери. – Он посмотрел на повитуху, которая понемногу успокаивалась. – Как чувствует себя графиня?

– Ваша супруга здорова, господин. Роды прошли благополучно.

– Хорошо. – Он сглотнул комок в горле. – Скажите ей, что я навещу ее, как только она будет готова принять меня.

Амлен осторожно вернул дочь женщине и стал принимать поздравления двора и вассалов. Приказав, чтобы открыли два бочонка лучшего вина и выпили за здоровье новорожденной, он решил отложить путешествие в Шрусбери до следующего утра. А этот день проведет дома, празднуя.

Раздав все распоряжения, он отправился искать уединения – ему надо было поплакать, излить груз эмоций, которые сдерживал на людях. Потом навестил Изабеллу. Она встретила его, сидя на кровати с запеленутой дочкой на руках. Ее лицо сияло счастьем. Подойдя к жене, Амлен нежно поцеловал ее.

– Ты не огорчился, что это девочка? – несмело спросила Изабелла.

Амлен качнул головой:

– Для меня главное, что вы обе живы и здоровы. Она станет красавицей, как мать; мужчины будут бороться за право стать ее мужем, а горячо любящий отец будет считать их всех недостойными ее руки.

Изабелла рассмеялась со слезами на глазах:

– Я уже и не надеялась, что когда-нибудь стану матерью. Наша дочь для меня бесценна, и еще она – великий Божий дар. – Ее карие глаза лучились теплым светом. – Мне так приятно, что ты задержался и увидел ее.

– Валлийцы никуда не денутся, – сказал Амлен, пожимая плечами. В эту минуту он едва помнил, кто это такие. – Утром перед отъездом я буду присутствовать при ее крещении. Я вообще предпочел бы остаться дома, но долг есть долг, и я рассчитываю скоро вернуться. И тогда мы устроим большое торжество в честь твоего воцерковления.

– Главное – возвращайся целым и невредимым, – прошептала Изабелла, прикасаясь к его лицу. – Мы будем ждать тебя.

* * *

Утром Амлен отнес дочь в часовню замка, где ее окрестили Изабеллой. Изабелла, дочь Амлена, брата короля, и для своего отца – навсегда принцесса. Когда он выезжал из Акра, его душа была исполнена светлой радости.

Началось его путешествие при хорошей погоде, но когда он добрался до Шрусбери четыре дня спустя, небо укутал тяжелый полог серых туч, и приходилось глубже натягивать капюшон и нагибать голову, укрываясь от проливного дождя.

В раскисший конюшенный двор замка Шрусбери он въехал в надвигающихся сумерках. Слезая со спины Карбонеля, он застонал от усталости. Жеребец тоже изнемог и свесил голову.

– Проследи, чтобы его как следует растерли и поставили в сухое стойло, – велел он конюху.

– Хорошо, господин.

Амлену хотелось, чтобы и его кто-нибудь растер. Он не знал, за что хвататься: за ноющую спину или за одеревеневшие колени. Его людям еще предстоит расположиться на постой в городе и разбить шатры, но этим уже начали заниматься его квартирьеры. Для него самого будет спальное место в замке, даже если придется делить пол в холле с целой толпой баронов.

Оруженосец проводил его от конюшен в замок по выстеленным соломой дорожкам, только солома эта наполовину утонула в грязи и жирно чавкала у них под ногами. Генрих обустроился в просторных покоях на верхнем этаже главной башни, и там кипела бурная деятельность. При свете ламп и свечей писцы строчили послания под диктовку Роберта Лестера и нового канцлера Джеффри Риделя; на столах уже громоздились целые кипы исписанного пергамента.