своих двигателей. Пока нигде не было видно пламени, но огромные клубы дыма вырывались из каждого отверстия в носовой части судна. Пассажиров, бледных и напуганных, держали вместе на кормовой палубе, как можно дальше от огня. Время от времени какой-нибудь бледный мужчина или женщина с вытаращенными глазами прорывались сквозь охрану и бросались обратно в каюту в поисках пропавшего любимого человека или ценностей. Мы с Лоулером решили, что один из нас должен вернуться в каюту за нашими деньгами, и Лоулер успешно предпринял эту попытку. Он вернулся через десять минут с моими деньгами, документами и двумя спасательными жилетами. Но когда я попытался надеть свой спасательный жилет, я обнаружил, что он старый и в таком состоянии, что был бесполезен. Затем Лоулер снял спасательный жилет, который был на нем самом, заявив, что он гораздо лучший пловец, чем я, и я знал, что это так, и заставил меня надеть его. Этот спасательный жилет был единственным, что благополучно доставило меня на берег, и я полагаю, что его отсутствие стало причиной смерти Лоулера. В течение десяти минут после этого пламя прорвалось через носовую палубу – красное и ужасное знамя, которое свирепый ветер сплющил в огненное полотнище в форме веера на фоне ночи, и "Гладстон" врезался с ужасающей силой, бросив все и всех на палубу. Нос судна был высоко поднят на рифе, в то время как корма с ее обезумевшим живым грузом начала быстро погружаться в водоворот пенящихся вод. Первые две лодки были переполнены одновременно в дикой спешке, и одна сразу же столкнулась с бортом парохода и затонула, в то время как другая была сильно повреждена и продвинулась всего на пятьдесят ярдов, прежде чем тоже пошла ко дну. Все остальные лодки были спущены со шлюпбалок правого борта и благополучно отошли, но только для того, чтобы перевернуться или налететь на риф. Мы с Лоулером нашли места в последней лодке – капитанской. В последний момент, как раз когда мы готовились отплыть, из огненной пасти "Гладстона" вырвались обгоревшие и полуослепшие второй механик и один кочегар, которых мы с трудом приняли. В нашей лодке была только одна женщина – хрупкая, неграмотная голландка из окрестностей Йоханнесбурга, у которой на руках был ребенок. Как странно, что из всей нашей лодки выжили только голландка, но без ее ребенка, машинист и кочегар, которых огонь уже частично вывел из строя, и я, очень плохой пловец, в то время как самые сильные из нас погибли! О том, что произошло после того, как я покинул корабль, у меня сохранились лишь самые смутные воспоминания. Я помню, как затопило нашу лодку, и жестокие белые воды, которые хлынули из ночи, чтобы поглотить нас. Я помню слепую и болезненную борьбу с силой, бесконечно большей, чем моя собственная, борьбу, которая казалась бесконечной, потому что, на самом деле, я, должно быть, был полностью в воде четыре часа и одни только удары волн превратили мою плоть почти в желе; и я вспоминаю приход дневного света и случайные проблески берега, который, казалось, внезапно выступал над морем, а затем сразу же уходил под воду и был поглощен им. Меня нашли без сознания на песке, я не имею ни малейшего представления, как я там оказался, и меня опознали, прежде чем я пришел в себя (возможно, вам будет приятно это знать), по нескольким вашим письмам, которые были найдены в моем кармане. В настоящее время с моими тремя спасенными товарищами, чьи имена даже я, вероятно, никогда не должен был знать, если бы "Гладстон" благополучно добрался до Англии – я являюсь самым захватывающим центром интереса для белых, черных и цветных жителей этого региона; и я пишу это письмо на устаревшей пишущей машинке, принадлежащей самому низкорослому, худому, лысому маленькому американцу, который когда-либо покидал свой собственный двор, чтобы стать миссионером.

Трант отбросил в сторону последнюю страницу и, с глазами, сверкающими глубоким, пылающим огнем, он пристально посмотрел на девушку, наблюдающую за ним, и его руки сжались на столе, сдерживая его порыв.

– Что… что случилось, мистер Трант? – вскрикнула девушка.

– Это настолько поглощено крушением и смертью Лоулера, – психолог коснулся последнего письма, – что почти нет больше упоминаний о таинственном человеке. Но вы сказали, что с тех пор, как мистер Экстон вернулся домой, он дважды появлялся и в вашей комнате, мисс Уолдрон. Пожалуйста, расскажите мне подробности.

– О его первом появлении – или посещении, я бы сказала, поскольку никто его толком не видел, мистер Трант, – ответила девушка, все еще с удивлением наблюдая за психологом, – боюсь, я не могу вам много рассказать. Когда мистер Экстон впервые пришел домой, я спросила его об этом таинственном друге и он со смехом остановил меня и просто сказал, что не часто видел его с тех пор, как он писал в последний раз. Но даже тогда я видела, что он не был так прост, как казался. И только через два дня после этого, или ночи, потому что это было около часа ночи, я проснулась от какого-то звука, который, казалось, исходил из моей гардеробной. Я включила свет в своей комнате и позвонила в колокольчик для прислуги. Дворецкий пришел почти сразу и, поскольку он не отличался храбростью, разбудил мистера Экстона, прежде чем открыть дверь в мою гардеробную. Они не нашли там никого и ничего украденного или даже потревоженного, кроме моих писем в моем письменном столе, мистер Трант. Моя тетя, которая заботилась обо мне с тех пор, как умерла моя мать, проснулась и пришла со слугами. Она подумала, что я, должно быть, все выдумала, но я обнаружила и показала мистеру Экстону, что именно его письма ко мне оказались теми, которые искал этот человек. Я обнаружила, что два из них были украдены, а все остальные машинописные письма в моем столе, и только они, были открыты в явном поиске других его писем. Я видела, что это чрезвычайно взволновало его, хотя он и пытался скрыть это от меня, и сразу же после этого он обнаружил, что окно на первом этаже было взломано, так что, как я уже сказала, какой-то человек вошел.

– Теперь о прошлой ночи.

– Сегодня было раннее утро, мистер Трант, но еще очень темно – незадолго до пяти часов. Вы знаете, было так сыро, что я не открыла окно в своей спальне, которое близко к кровати, но открыла окна в моей гардеробной и поэтому оставила дверь между ними открытой. Раньше она была закрыта и заперта. Поэтому, когда я проснулась, я могла видеть всю свою гардеробную.

– Четко?

"Конечно, не совсем. Но мой письменный стол находится прямо напротив двери моей спальни и в виде силуэта на фоне моей настольной лампы с абажуром, которой он пользовался, я могла увидеть его