— Думаешь, я тебе завидовала? — Лера выплюнула сгусток крови Нате в лицо. — Вот и умри с этой мыслью!

Она навалилась всем телом на нож, погружая его глубже в тело Наты. Леру снова ударили, но уже не сильно.

Шум в голове вырвался наружу, и Лера поняла, что кричит.

Она упала лицом в траву. Хриплое и горячее дыхание сестры смешивалось с её собственным.

Гробик лежал рядом, опрокинутый на бок. Крышка его съехала, и Настя, милая, родная Настенька, вывалилась наружу. Только это была уже не она, конечно же не она, ну а как иначе?

Лера закрыла глаза. Капли дождя били по лицу.

От прошлого больше ничего не осталось. Пора было двигаться дальше.

Она вышла к дому со стороны леса, когда быстрый осенний дождь уже закончился. Привычно обогнула кирпичный забор по утоптанной тропинке, подошла к калитке, под качающийся свет круглого фонаря и там замерла, кусая губы. Ноги крутило судорогами от холода, нижняя челюсть дрожала последние минут двадцать. Вдобавок, не отпускал шум в голове, с той стороны, где пролетела пуля. Хотелось лечь где-нибудь и не двигаться, чтобы холод обратился в тепло, дал уснуть раз и навсегда. Она бы так и сделала, если бы не Настя из прошлого, которая лежала в руках, прижатая к груди, укрытая, притихшая.

Ради неё Лера выбралась из леса. Нужно было жить.

Размышляла несколько секунд. Потом набрала на домофоне знакомый код, вошла во двор. Калитка не скрипнула. Все окна, кроме одного, кухонного, были темны. А в кухне горел крохотный светильник, очерчивая маслянистым светом силуэт у окна.

Мама.

Значит, сейчас около пяти утра. Мама посмотрела новости, почитала книгу и стала смотреть на улицу, встречая рассвет, поджидая полугодовалую внучку, которая приходила к ней из леса время от времени и пугала — или радовала — детской улыбкой и милым взглядом.

— Мам, я тебе её принесла, — прошептала Лера, медленно двигаясь по бетонной тропинке к крыльцу дома. — Настоящую Настю, из прошлого, какой она была. Ты же её ждала здесь всё это время, да? Ты же этого хотела?

Силуэт шевельнулся, исчез. Через секунду зажегся свет на крыльце, мама выскочила из двери, в наспех накинутом халате, босиком, бросилась к Лере.

— Ты что здесь делаешь? Как тут оказалась?

В тишине ночи её крики больно впились в уши. Лера поморщилась.

— Мам, потише, разбудишь…

Мама была уже рядом, остановилась, в ужасе прижав ладони к лицу.

— Господи, Лера! Что с тобой случилось…

— Это всё из-за сестричек, — хихикнула Лера. — Представляешь, мы друг другу всю жизнь завидовали. Оказывается, меня хотели убить… Позвони кому-нибудь, пожалуйста. Папе, в полицию, кому-нибудь. Они ищут. Наверняка ищут меня.

Лера шагнула к маме, протягивая сверток.

— А это тебе, мам. Я же знала, что вы встретитесь. Мы все рано или поздно встретимся и будем вместе. Нельзя было разлучаться. Я глупая была, совершенно чокнутая. Но теперь всё не так.

Мама закричала — резко и безумно. Этот крик вывел Леру из транса, и она с удвоенной силой почувствовала, как сводит ноги и болит плечо, как из изуродованного уха все еще медленно течет кровь, а в голове шумит и потрескивает, будто помехи радио. Оставалось только, чтобы сквозь помехи выплыли строчки колыбельной.

Она упала на колени, не удержавшись, растеряв остатки сил. Прижала сверток обратно к груди, хотя чувствовала влагу и холод под тряпьем. Никакой там не было жизни.

Мама продолжала кричать, развернулась и побежала обратно в дом. Крик её утонул в резком порыве ветра.

Кто-то дотронулся до Леры сзади. Он шевельнула головой, чувствуя резкую боль от любого движения, увидела краем глаза силуэт.

Слева от нее на дорожку тяжело и устало плюхнулась Вика. Голова её была в крови, лицо тоже. Вика пьяно улыбалась, разглядывая Леру.

— Не хочу знать, что ты сделала с Натой, — пробормотала она. — Жалко, что вот так получилось. Ведь это ты испортила ей жизнь, а не наоборот. А потом ещё и убила. И при этом ты, Лерка, останешься положительным героем, потому что такие, как ты, всегда каким-то образом оказываются положительными. Наверное, потому что тебя жалко.

Шум в Лериной голове перекрывал некоторые Викины слова. Сестра говорила что-то ещё, но Лера видела только движение её губ.

Захотелось поделиться радостью. Она откинула край свертка, сказала:

— Зато я нашла дочь, смотри. Правда, милая?

Вика осеклась, закашляла, будто сдерживала рвоту, и вдруг закричала так же громко, как мама.

— Почему вы все кричите? — спросила Лера. — Я ведь правда её нашла. Мертвую, да. Но нашла. Вы бы не радовались? Скажи, Вика, разве ты бы не радовалась?

Шум внутри головы поглотил окончательно. Лера легла на бетон, прислонившись щекой к ледяной шершавой поверхности, прижала к себе мертвый сверток и стала тихонько напевать колыбельную. Для себя, не для дочери.

Она любила читать по утрам сонник. Даже после того, что произошло. Странные привычки имеют свойство въедаться в подкорку сознания намертво.

Ей всё ещё снилась поляна, но уже без ноутбука в траве. Деревья перестали походить на безликие тени зрителей. И уж точно никто больше не шептал судорожные и нервные фразы колыбельной. Некому было — Лера из прошлого ушла окончательно.

Иногда во сне появлялась Настя, и Лера просыпалась, вздрагивая, рыская руками в поисках свертка. Сон быстро рассеивался, приходило настоящее — четырехместная больничная палата, круглый телевизор на подоконнике, потрескавшаяся штукатурка, запахи лекарств, варёной курицы, солёных огурцов, фонарный свет сквозь занавески, шум машин, разговоры из коридора и бубнение из ноутбука у соседки слева.

Реальность была так хороша и стабильна, что Лера радовалась каждому короткому пробуждению и не хотела проваливаться обратно в вязкую темноту сна. Она попросила принести сонник. Читала, как книгу, по алфавиту, чтобы отвлечься и продержаться как можно дольше. Но сон был сильнее, дрёма накатывала, веки тяжелели, Лера засыпала, чтобы позже проснуться чуть более здоровой, чем раньше.

У койки то и дело появлялись знакомые и незнакомые лица.

Открыла глаза: пожилой врач много говорил, не ожидая ответов. Что-то про трудное восстановление, сон и операции.

Открыла глаза: двое молодых людей устало задавали вопросы про Нату и Вику, про дочь, наркотики и таблетки, про прошлое и место работы. Лера пыталась ответить, но не могла, сил не хватало. Ей в руку вкладывали карандаш, она с трудом выводила буквы и за целую вечность написала лишь несколько слов дрожащим почерком.

Снова открыла глаза: Пашка сидел молча и улыбался. Он держал Леру за ладонь, гладил волосы, шептал разные слова, смысл которых иногда терялся в эмоциях. Лере хотелось расцеловать Пашку, прижаться к нему, потереться щекой о его щетину, но не было сил даже улыбнуться как следует. В голове постоянно шумело: шум приходил волнами, иногда становился чуть тише, а иногда вытеснял все остальные звуки. Левый глаз вращался в глазнице, но ничего не видел. Он был укрыт плотной повязкой. Лера разглядывала Пашку и хотела, чтобы он не растворился после её следующего сна. Хотела, чтобы Пашка вернулся.