— А ты помнишь свою маму? — спросила вдруг Карина, когда они уже расположились друг напротив друга за столиком и принялись за еду. Павел неуверенно пожал плечами.

— Трудно сказать. Мне кажется, что помню… но иногда думаю — а вдруг это не реальные воспоминания о маме, а мои вымышленные представления о ней? Чем старше становишься — тем сложнее понять, что с тобой действительно происходило, а что было плодом воображения. Вообще-то мне было четыре года. Почти пять. Наверное, дети в этом возрасте должы уже всё понимать и всё помнить…

— Я совсем не помню, какой была в четыре года, — изящно дёрнув плечиком, сообщила Карина тоном умудрённой жизненным опытом мадам. — Только то, что в детский сад ходила.

— А… своего папу ты помнишь? — осторожно поинтересовался он, подозревая, что едва ли Карина в курсе всех деталей внутрисемейной “санта-барбары”. Она наверняка и не подозревает, что для Павла этот человек был не просто дядей. Однако то, что произнесла затем сестра, поразило его в самое сердце.

— Нашего папу, ты хочешь сказать?

К лицу моментально прилила кровь. Павел чуть не поперхнулся — настолько не ожидал подобного откровенного поворота в беседе.

— Ты… ты что, знаешь? Они тебе всё рассказали?!

Карина помотала головой и спокойно отхлебнула абрикосовый сок из стакана.

— Нет, конечно. Я сама догадалась. Взрослые такие смешные, думают, что я ничего не слышу и ничего не понимаю в их разговорах…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Павел некоторое время молчал, чувствуя себя не на шутку смущённым. Вот уж точно не думал он и не гадал, что придётся обсуждать такие деликатные, практически интимные вещи с десятилетней пигалицей…

— Ну и что ты обо всём этом думаешь? — аккуратно прощупывая почву, поинтересовался он. Карина снисходительно улыбнулась.

— А что тут думать? В жизни всякое случается. Иногда так бывает, что мужчине могут нравиться две женщины одновременно. Ну… и наоборот бывает тоже. Очень трудно выбрать кого-то одного, понимаешь?

— Да, — серьёзно отозвался Павел, — понимаю.

Карина, прищурившись, хитро взглянула на него.

— Что, ты тоже любишь двух девушек сразу?

Он аж вздрогнул от такого резкого перехода к его персоне.

— Я? Нет, просто… никого я не люблю, с чего ты взяла? — пробормотал он как последний идиот. — У меня вообще нет девушки. Ни одной.

— Бедняга, — посочувствовала Карина.

— Ну так… каким был наш папа? — поспешно уводя её мысли в другую сторону, подальше от собственной личности, напомнил Павел. Сестра мечтательно улыбнулась.

— Хорошим, конечно. Очень добрым. Красивым и сильным. Самым лучшим на свете!

Ну конечно, а что она могла ещё сказать? Отец умер, когда Карине было всего шесть лет. В её памяти он теперь навечно останется хорошим, добрым и самым лучшим… прямо-таки святой души человеком.

— Ладно, хватит болтать, — Павел деловито взглянул на часы. — Ты доела? Давай, поднимайся, мы сейчас с тобой отправимся в одно интересное место…

— В какое? — глаза девочки моментально загорелись.

— Это сюрприз. Но тебе понравится, обещаю!

Впрочем, как выяснилось минут через десять, сюрприз ожидал прежде всего самого Павла. В его собственной гримёрной…

Уже от двери ему бросились в глаза чёрные розы на гримёрном столике. Очередной букет от таинственного то ли поклонника, то ли врага…

И снова — ни записки, ни карточки, Павел сразу же проверил. Только коробочка чёрного цвета, аккуратно упрятанная меж стеблей. Мистика какая-то! Чертовщина!.. Павел беззвучно — чтобы не смущать Карину — выругался. У него сегодня не было спектаклей, но, тем не менее, букет каким-то непостижимым образом оказался в его персональной гримёрной. Теперь стало совершенно очевидно, что это сделал не благодарный зритель, а кто-то “изнутри”, то есть из своих, балетных.

— Это что, цветы-ы-ы? — протянула Карина с искренним удивлением. — А почему они… такие?

— Какие? — мрачно уточнил Павел.

— Ну… — она заколебалась, подбирая подходящее слово, — жуткие. Как на похоронах.

Его передёрнуло от этого сравнения. Но ведь и правда — аналогия была совершенно очевидной… Чёрный — цвет траура.

Он с ожесточением вскрыл коробочку и увидел то, что и в прошлый раз. Кошмарное дежавю: фарфоровая танцующая фигурка, лишённая головы.

— Ой! — вскрикнула Карина огорчённо. — Человечек разбился…

Да не разбился, а специально разбили, подумал Павел, всё более мрачнея. Что это за идиотская игра? Что за намёки?

Мог ли это быть Марсель?.. Вчера он казался довольно убедительным в своём искреннем удивлении, изображая невинность. Но зато у него были и возможность, и… мотив, как бы смешно это ни звучало. И что теперь? Не в полицию же идти, да его там на смех поднимут… А может, установить в гримёрке скрытое видеонаблюдение?

— Что это, Паша? — настороженно повторила Карина, наблюдая, как он сосредоточенно хмурится и что-то напряжённо обдумывает.

Он опомнился, сфокусировал взгляд на сестре и улыбнулся через силу.

— Так… просто глупая шутка. Не бери в голову.

После чего букет вместе с подарком, как и накануне, был отправлен в мусорку. “Какая прелесть, у нас с этим загадочным дарителем уже появляются свои идиотские традиции”, — подумал Павел, горько усмехнувшись.

— Так, — он взял себя в руки и ещё шире улыбнулся сестре. — Я же обещал сюрприз? Я слов на ветер не бросаю. Бегом одеваться, мы с тобой посетим одно замечательное место… отсюда совсем недалеко.

Заинтригованная Карина тут же выкинула из головы все беспокойные мысли, моментально забыв и о букете, и о безголовой статуэтке, и радостно закивала.

“Одним замечательным местом” оказался интернат.

Откровенно говоря, Павел предпочёл бы устроить для сестры экскурсию по академии, но она сейчас не работала, поскольку у студентов наступили зимние каникулы. А вот в интернате по-прежнему кипела жизнь: далеко не все ребята разъехались по домам на новогодние праздники. Кто-то был занят в спектаклях Театра балета — в основном, конечно, в “Щелкунчике”, где всегда нужна была детская массовка; кто-то просто решил остаться, а кто-то и сам ждал приезда родителей в Москву на Новый год.