С этими словами он нажал невидимые кнопки на поверхности стола, на одной из стенных панелей выдвинулся огромный плоский черный экран, на котором высветилось: «24:00:00».

А потом побежали секунды, и Вика поняла, что это идущие наоборот часы. «23:59:59», «23:59:58», «23:59:57».

— Время пошло! — заявил Титов. — Твое время, Косачева!

Вика, жуя яблоко, спросила:

— И когда сутки истекут, то вы меня отпустите? Отлично! У вас тут в замке тьмы классно. Вы мне покажете свои пыточные камеры?

Она ничуть не сомневалась, что у этой сладкой парочки в самом деле имелись пыточные камеры.

А также скелеты в шкафу — и не только там. И не только скелеты.

— Что, корчишь из себя крутую, Косачева? — спросил Титов, опять занимая место за столом. — Вичка, объясни этой дуре!

Виктория Евгеньевна, вздохнув, сказала:

— Витя прав. Убивать будут не вас, убивать будете вы. У вас имеется двадцать четыре часа, а теперь уже чуть меньше даже, чтобы совершить убийство!

Вика прекратила жевать еще до того, как начала говорить наследница, потому что боялась услышать опять какую-нибудь кровавую ересь и от неожиданности прикусить язык, и теперь парировала:

— А с вас начать можно?

Арктические демонические псы у камина угрожающе зарычали — это Титов швырнул в них недоеденным яблоком Вики.

Они хотят, чтобы она убила человека? Ну надо же!

— Нельзя. — Виктория Евгеньевна походила на терпеливую учительницу, объяснявшую сложный материал нерадивой туповатой ученице. — Потому что убивать вы будете не того, кого вы хотите, а того, кого мы хотим…

От этих слов у Вики засосало под ложечкой.

Титов, перестав дразнить собак, которых явно не любил (и те, ворча, платили ему тем же, не рискуя, однако, в присутствии хозяйки отреагировать на его атаки), подключился к беседе:

— Да, Косачева, ты ведь вся такая правильная, такая высокоморальная, такая безгрешная…

О, знал бы Титов! И хорошо, что не знает — и никогда не узнает…

— Ты противилась стать моей ученицей, более того, полноправным членом нашего дуэта! И им стала теперь Вичка, моя Вичка…

Он подошел к жене, поцеловал ее в щеку, Виктория Евгеньевна залилась румянцем. Вика подумала: а сексом эта сладкая, вернее, кровавая парочка занимается или им хватает убийств?

Похоже, хватает.

Встав за спинкой кресла, в котором восседала супруга, и, положив ей на плечи обе руки, Титов продолжил:

— Хотя однажды ты пыталась морочить мне голову, строя из себя кровожадную мымру, Косачева. Ты и была мымра — только некровожадная… Но при этом монстр, сущий монстр! Который коверкает чужие жизни и лишает их счастья бытия.

И возможности убивать, Витюша.

Возникла пауза, а Вика, взглянув на бегущие цифры, отметила, что прошло уже шесть минут.

Шесть минут ее времени.

На что оно ей требовалось?

— И вот твои тайные мечтания, Косачева, исполнились. Ты можешь стать убийцей. Более того, ты должна стать убийцей. И в течение двадцати четырех часов убить одного-единственного человека. Это не так сложно. У меня иногда за это же время выходил целый десяток…

Вика подумала о пожаре, на котором погибли родители Титова и соседи. Пожаре, им самим и организованном.

Кажется, он не преувеличивал.

— А если нет? — спросила наконец Вика.

И ее тезка с ангельской улыбкой промолвила:

— Тогда мы бросим вашего сыночка Павлика на растерзание моим псинкам. Им понравится. Так ведь, мои любимые?

Собаки, услышав голос хозяйки, подскочили, бросились к ней и, виляя хвостами, стали лизать длинными малиновыми языками ее руку.

Угроза была такая кошмарная и нереальная, что Вика сразу поняла: так и будет.

— А чтобы, Косачева, у тебя не возникло желания спасти свое не столь уж любимое, но все же выношенное тобой чадо, без огонька подойти к выполнению нашего задания…

Твоего задания, Витюша, исключительно твоего!

— …то и убивать ты будешь не абы кого и не абы как. А то кокнешь какого-нибудь безымянного бомжа на Ярославском вокзале, лишь бы механически исполнить требование, и дело с концом. Ну, будешь потом мучиться, охать, свечки ставить за упокой безымянной души, но ведь сыночка-то спасешь…

Интересно, готова ли она убить безымянного бомжа на Ярославском вокзале, чтобы в живых остался ее Павлик?

И не только на Ярославском. И не только бомжа!

Вика без колебаний поняла: да, могла бы. Выходит, Титов прав и она монстр?

Вероятно, просто рядовая мать. Гм, выходит, любая мать — монстр?

— Многое бы отдал, чтобы узнать, о чем ты сейчас напряженно кумекаешь, Косачева, однако не буду. Задачу облегчать мы тебе не собираемся. Хотя и осложнять особо — тоже нет. И чтобы ты не убила бомжа, трудового мигранта или просто первого попавшегося прохожего, предоставим тебе выбор. Тот выбор, Косачева, которого у меня, в отличие от тебя, никогда не было!

Врешь, Витюша, был! Но ты сам решил служить злу — точнее, стать частью зла.

Он смолк, а Виктория Евгеньевна провозгласила серебряным голосочком:

— В течение двадцати четырех часов, то есть теперь уже двадцати трех с копейками, вы должны убить одного из двух субъектов: своего мужа Сашу или своего дружка Виталика. Убить можете любым способом, но в качестве доказательства предоставите нам видео убийства…

— Ну, отрезанная голова тоже подойдет! — пошутил Титов, и Вика поняла, что он, вероятно, вовсе даже и не шутил.

— Попытка обмана карается смертью нашего юного заложника. Этим же карается и попытка связаться с любыми органами власти или детективными агентствами или просто попросить у кого-либо помощь. Время идет!

Вика не верила своим ушам и не знала, что ей делать. Встать и уйти?

— Кажется, Косачева, ты не веришь, что твой сынок в наших руках. Уверяю тебя, в наших. Вот, смотри!

Он снова что-то нажал, и изображение бегущего в обратную сторону времени на экране сменилось изображением Павлика, сидевшего на персидском ковре в незнакомой комнате и возившегося со своей крысой, вернее, конечно же, крысом. Рядом с ним находилась няня Марина Ильинична.

Титов нажал кнопку, и из экрана донесся телефонный звонок. Марина Ильинична подняла трубку телефона и произнесла милым бодрым тоном:

— Да, Виктор Викторович.

Вика вдруг осознала, что Виктор Викторович — это Титов.