замыкается. Ее вторую личность звали Мари. Мари была бойкой, излишне откровенной, почти вызывающей. Она говорила, что ей двадцать пять, она работает гейшей и не понимает, почему должна возвращаться в дом упыря Майкла, ведь ее клиенты намного интереснее и, что важно, богаче. Когда врач задал вопрос Мари, когда та пришла и вмешалась в спокойную жизнь Елены, личность звонко рассмеялась и заявила, что была всегда. Сам же Майкл клялся и божился, что жена изменилась после родов. Она долго лежала на сохранении в больнице и вернулась домой другим человеком. Начала пропадать по ночам. Однажды он забрал ее из злачного клуба в глубине Ночного квартала. А на следующее утро привез к Хоулу.

Расщепление, если это было оно, не приходит просто так. Могла ли послеродовая депрессия стать толчком?

Себастьян убрал блокнот с записями про Елену и Мари в стол. Закрыл глаза. И стал дышать, успокаивая нервы и мысли. Через несколько минут в голове прояснилось, а размышления о пациентке уступили место новому случаю. И новым задачам. Он был слишком молод и в профессиональном сообществе завоевывал уважение с боем. «Аналитик должен быть старше тридцати пяти, психиатр становится профессионалом после сорока». Хоул получил лицензию в двадцать, закончив экстерном университет. Потом шла череда программ переподготовки, аспирантура, кандидатская и следом докторская степень. Меньше года назад. Он всем своим существом стремился познать неизведанное, сочетая несочетаемое, работая с полицией и выдерживая практику в больнице.

Ему нравилась такая жизнь. Даже тогда, когда она начинала его пугать. То, что произошло вчера в госпитале, до сих пор занимало все его мысли и отнимало силы. Сессии с клиентами не поглощали так, как раньше. Он включался в процесс, он был профессионалом. Но на фоне - в самой глубине - думал о том, что за феномен наблюдал. И как сохранить это в секрете? Астер взял со всех сотрудников, кто имел доступ в реанимацию, подписку о неразглашении с такими штрафами, что даже самые болтливые решили помалкивать, пока руководство не соизволит дать прессе жирный кусок. Реанимация традиционно была закрыта для посещений, и с этой стороны пока угрозы не наблюдалось. У них был день. Может, два. Может, время до следующей рабочей недели.

После седативного большинство успокоилось. У пациентов взяли анализы. Сравнивали их с людьми, кого массовое помешательство не коснулось. Не обнаружили ничего. Оскар Мун ответов не дал. «У меня сгорело все оборудование, доктор Хоул, я бы хотел вам помочь, но невозможное сделать не могу». Посоветовавшись с доктором Марсом, который бессменно отвечал за процессы в реанимации, Хоул выдвинул идею о лечении переливанием «чистой крови». План был прост: заменить весь объем крови у тех, кто «сошел с ума». Подобная перспектива имела целый ряд узких мест. И в случае ее внедрения повышенное внимание к реанимации со стороны других отделений больницы неминуемо. И секретность не сохранить. Но Хоул не видел других вариантов. У него не было возможности поговорить с каждым из пациентов, и пришлось привлечь своих лучших врачей, которые также подписали документы о неразглашении.

Себастьян ждал их отчетов. От этой мысли стало не по себе. Сам он занимался чрезвычайно интересным случаем расщепления. А должен был взять кого-то из реанимационных сумасшедших.

Психиатр достал и открыл личное дело Мари-Елены. Ему не давала покоя мысль, которую озвучила Мари на одной из прошлых сессий. Он перелистал страницы, пробегая по неровным строчкам собственных записей, которые представляли собой сплошной набор значков и сокращений, не понятных человеку со стороны. Большой блокнот открылся на нужной странице. Хоул нашел обведенную двойной рамкой цитату. Он редко цитировал клиентов, но здесь решил, что ухватил что-то важное. В ключе происходящего в последние месяцы в городе, дел, которые разбирала полиция, эта фраза показалась ему важной. Даже ключевой. «Я пришла, когда необходимость сопротивляться своим желанием исчезла. Будто выключили свет, а когда его вернули, больше не было этой контролирующей тени».

Контролирующая тень. Супер-эго? Персона? Хоул быстро перелистал страницы и оставил себе напоминание: поговорить с Мари, контролирующая тень. Основная личность Елена показалась только сегодня, до нее врач общался со взбалмошной Мари. Почему он тогда не понял этого «я пришла, когда необходимость сопротивляться желаниям исчезла»? Почему пропустил? О чем думал?

Хоул еще раз внимательно перечитал цитату. Все-таки это новейшая история. Раскол произошел сейчас. Не в детстве. Потеря времени - новый симптом. Все, что было до, мистификация. Себастьян вскочил с места. Он понимал, что если ответит себе на вопрос «когда», поймет что-то важное. Слишком важное. Критичное.

Доктор зашагал по кабинету. Нужно поднять статистику. Но какую? Какими симптомами характеризуется отключение супер-эго? У каждого свои. Никакой архив не в состоянии структурировать потоки подобной информации. Ему не хватает ключа. И тогда эта загадка окажется расшифрованной. Подумав об «Энигме», машине, благодаря которой был взломан шифр нацистов, Себастьян взглянул на часы. Он задержался в больнице. Опаздывал на встречу, которая должна пройти в Деловом центре.

Шины взвизгнули, когда Себастьян вырулил с парковки. Бессознательно он отметил наличие автомобилей коллег на парковке. Память услужливо подсказала лица. Он ни с кем не конфликтовал, но и не сближался ни с кем.

***

Милагрос Астер-Звейц, ведущая популярного в последние несколько лет телевизионного шоу и автор колонки, посвященной видным деятелям города, ждала Хоула в лобби. Она поигрывала туфлей-лодочкой пронзительно-синего цвета, раскачивая ее на носке. Медовые, как у Офелии, волосы взбиты в модной прическе, на лице - тщательно выверенный макияж. Опытный взгляд врача отметил излишне тесный воротничок водолазки, который плотно обхватывал лебединую шею женщины, акцент в макияже на веках и скулах, костюм строгого покроя, но вызывающих оттенков. Прекрасные голубые глаза засияли при виде Хоула. Глаза из тех, к которым так близки слезы. Радости, обиды, гнева, боли, эйфории. Сострадания? Себастьян невольно склонил голову набок, рассматривая женщину. От нее веяло истеричностью. Улыбнувшись сам себе, он преодолел расстояние до журналистки и остановился в паре шагов от нее. Она подала руку для поцелуя, он наклонился, не касаясь губами этой мягкой, пахнувшей дорогим кремом руки.

— Доктор Хоул. Целых пять минут. Я жду вас целых пять минут!

Он хотел сказать, что опоздал на двадцать, но промолчал. В конечном счете он беседует с журналисткой.

— Прошу прощения, мисс Астер-Звейц. Задержали.

— Милли.

Хоул опустился напротив нее в кресло и почувствовал, как расслабляется. Да, беседа с журналистом - не то времяпровождение, о котором он мечтал, но это прекрасный способ отвлечься от бесконечных пациентов и проблем. Забыть о расследовании, о смертях, о сумасшествии и