– Меньше всего мне хотелось бы причинить тебе вред. Или нечаянно оскорбить.

Чем он может меня оскорбить? Так, кажется, до меня медленно, но доходит. До меня вообще медленно доходят подобные вещи.

– Кайя, твое… внимание меня не оскорбляет.

– Я знаю.

Тогда в чем проблема? Он остановился и, запустив руку в волосы, сказал:

– И я этому рад. Но должна быть граница, а я ее не вижу. И рискую переступить раньше, чем можно.

В переводе с изящного на нормальный делаю вывод, что секса ему хочется, но до свадьбы нельзя. Мне попался целомудренный супруг? И как я должна на эти танцы реагировать? Предполагаю, что сделать вид, будто ничего не происходит, но… волнует меня один нюанс, недопроясненный, так сказать. А поскольку кружева языком вязать я так и не научилась, спрошу прямо, раз уж пошла у нас такая вот доверительная беседа.

– Кайя, ты же не думаешь, что я… что я… все еще… – Я все-таки краснею. А вроде бы взрослая девица, точнее не девица, в чем, собственно говоря, и проблема.

– Не думаю.

Кратко и доходчиво. Можно выдохнуть, но как-то не получается. Кайя же подхватывает меня на руки – по-моему, ему просто нравится таскать меня по комнате – и трется подбородком о мою макушку.

– Дело не в тебе, сердце мое. Дело в том, что я перестану себя уважать.

Мы с котом переглянулись, соглашаясь, что их светлости не следует перечить. В конце концов, уважительное отношение к чужим тараканам – залог счастливой семейной жизни.

– В твоих покоях небезопасно. Поэтому до свадьбы ты будешь жить в подземелье.

Прелестно. В местных подземельях я еще не бывала. Надеюсь, крыс там нет.

Самое большое заблуждение детства: кажется, что быть взрослыми, – это здорово…

Из мыслей, которые приходят с опозданием

Во глубине сибирских руд терпения явно не хватало. Ну ладно, руды были не столь и глубоки, а подземелья отличались повышенным уровнем комфортности. Если бы не отсутствие окон, я бы в жизни не догадалась, что нахожусь под землей.

Мой будуар с примыкающей к нему ванной комнатой.

Гостиная.

Столовая.

Ну и кабинет с камином, вычурной мебелью и столом внушительных размеров.

– Это все для меня? – спросила я, впервые увидев эти самые «подземелья». Как-то наша светлость на другое настраивалась. Ну там цепи ржавые… решетки…

Решетка, впрочем, имелась. Каминная. Узорчатая. Надраенная до блеска.

– Ну… не совсем, – признался Кайя. – Я для дяди делал. А он отказывается переезжать. Говорит, что внизу ему удобнее.

Еще более внизу, чем сейчас? Бездонный какой-то замок.

– А что там?

– Камеры.

– То есть Магнус живет…

– Там, где хочет жить. У него на это свои причины. Иза, дядя – сложный человек, но он к тебе привязался…

А стены мягкие. Под тканью – сизого оттенка бархат – прощупывается слой не то войлока, не то шерсти. Кайя действительно старался сделать эти комнаты подходящими для жизни. И порядок здесь поддерживали вряд ли в ожидании того момента, когда можно будет нашу светлость от белого света укрыть.

– …и я прошу, будь к нему терпимей.

– Буду, – соглашаюсь я легко. – Он замечательный. Ну, я так думаю. А что?

– Ничего. Не стой на полу, замерзнешь.

Ага, с учетом, что пол здесь весьма условен. Ковры, ковры и сверху – полуметровый слой мехов. Ходить сложновато, зато падать мягко. Актуальное преимущество.

– Сядь. – Кайя силой усаживает меня в кресло, а кресло подвигает к камину. – Иза, он – дознаватель. И ему порой приходится делать неприятные вещи. Некоторые… да почти все думают, что он получает удовольствие, их делая.

Мой разум отказывается усваивать такую неконкретную информацию. На то, о чем думают все, мне глубоко плевать. Магнус – хороший человек.

Так я и сказала, слабо отбиваясь от пухового платка. Мне и без него жарко!

– Даже при условии, что дознание порой связано с пытками? – Кайя усаживается между мной и камином. И огонь, потянувшийся было к волосам, отшатывается.

Мне кажется или меня на прочность испытывают? Подземелья, камеры, пытки. Логично. И с местным законодательством, полагаю, увязывается. Но Магнуса мне жаль.

– Ему, наверное, тяжело. – Я дотягиваюсь, чтобы убрать рыжие пряди с глаз Кайя. Мешают же. Ну, мне во всяком случае.

– Да. Он уже не молод. А иногда сила нужна. Там, конечно, палач есть, но…

– Кайя, я о другом. Ему тяжело быть злодеем. Понимаешь?

Магнус не похож на садиста, и вряд ли работает он из любви к искусству, скорее уж потому, что и эту работу кто-то должен делать. Да, при мысли о пытках меня переворачивает. Но Магнус – это Магнус.

Кайя смыкает руки на затылке и подается назад. Вот бухнется в камин и решеточку погнет, не говоря уже о самом камине. Да и за него самого при всей ударопрочности несколько волнуюсь.

– Я рад, если ты и вправду так думаешь.

Сомневаться в моей искренности? Обидно, честное слово.

– Он делает то, что должен был бы делать я. И то, что мне рано или поздно придется делать.

Чистосердечное признание, от которого мне полагается в обморок упасть? Не дождется! Я, наверное, чудовище, если меня беспокоит не тот факт, что Кайя кого-то там пытать собирается, а тот, что и ему от этого будет плохо. Найти бы еще слова, чтобы внятно объяснить это самому Кайя.

– Я понял, – тихо говорит он. – Спасибо.

Пожалуйста.

Мы сидим, разглядывая друг друга. И огонь, обнаглев, тянет рыжие лапы к моему мужу. Он касается кожи и с кожи соскальзывает, не оставляя следов.

– И я так смогу?

– Боюсь, нет. Если что-то проявляется, ну, кроме этого, – Кайя провел по щеке, точно желая стереть черные узоры, – то сразу.

То есть я зря страдала?

Нет, что с Настькой и с собой помирилась – это хорошо. И выяснила, до чего чудесный человек мой супруг. Но суперсилу тоже хочу!

– Сердце мое, – Кайя смеется, и эта комната слишком тесна для его голоса, – ты и так лучше, чем я того заслуживаю.

Безбожный подхалим… или божественный?

Красотка Мэл красоту свою растратила давным-давно – подвыпивший клиент схватился за нож и располосовал лицо: якобы Мэл вздумалось его обокрасть. А она ж не дура, она видит, с кем игры играть можно, а с кем – лучше бы поостеречься.

Остеречься не вышло.

Раны затянулись, навсегда изуродовав милое прежде личико рубцами. И Мэл, поняв, что не выйдет вернуться к прежней жизни, скурвилась.