Самым пугающим было то, что не весь дерн на могиле оказался засохшим, а только узкий прямоугольник, точно очертивший контуры находившегося шестью футами ниже гроба Джима. Кэрол об этом не упомянула. Может быть, не заметила. Билл не собирался обращать ее внимание на это. Билл повернулся и посмотрел на нее, увидел полные муки испуганные глаза. Он очень хотел помочь ей. Но как?

– Кэрол, каких слов ты ждешь от меня?

Самообладание покинуло Кэрол. Ее лицо исказилось, по щекам побежали слезы.

– Я хочу, чтобы ты сказал мне, что он не был во власти дьявола и что есть разумное объяснение того, почему трава на его могиле мертва. – Она приникла к нему и зарыдала. – Вот и все, что я хочу! Ведь это не много? Ведь так?

Билл нерешительно обнял ее и слегка похлопал по спине. Этот жест, вероятно, был неуместен, но на большее он не мог пойти, не мог осмелиться. Потому что прикосновение к Кэрол вызвало сладостную, но непозволительную истому во всем его теле, и тайные желания, терзавшие его в постели по ночам, бесстыдно оживали при свете дня. Он прижал ее к себе еще раз, а затем заставил себя отстраниться.

– Да, ты просишь совсем немного, – сказал он, сурово посмотрев на нее. – Но меня удивляет, что ты вообще просишь об этом.

– Знаю, знаю, – сказала она, опустив глаза. – Но после всего того, что эти ужасные люди говорили в воскресенье, когда я пришла сюда и увидела это... Мне просто не по себе.

– Это странно, – сказал он, оглядывая, жухлую траву, – я уверен, что существует достоверное объяснение, и дьявол тут ни при чем.

– Хорошо. Скажи мне, что это за объяснение.

– Вернемся в машину, – предложил Билл.

Ведя Кэрол обратно вниз по холму к машине, он полуобнял ее за плечи. Он не мог удержать себя от желания касаться ее. Во всяком случае, не мог в данный момент.

В конце концов он отпустил ее, чтобы открыть для нее дверцу у пассажирского места.

– Так что ты по этому поводу думаешь? – спросила она, когда он включил зажигание.

Она страстно стремилась услышать его объяснение. Как ему хотелось, чтобы у него таковое было!

– Я не знаю. Я не ботаник. Но наверняка ты лучше всех других знала, что Джим не был во власти дьявола или кого-то еще. Нам известно, что он был атеистом, но признать существование дьявола было для него так же неприемлемо, как признать существование Бога.

– А как насчет волос на руках? Ты слышал, что они говорили об этом? Они назвали их «Знаком Зверя». Они утверждали, что это признак того, что в Джима вселился Сатана.

– Джим был волосатым мужчиной. Волосатые кисти рук означают всего-навсего, что он родился с фолликулами в необычном месте. Только это, и больше ничего. Может быть, это генетическое свойство. Если он действительно был клоном Хэнли, то я могу держать пари, что у Хэнли тоже были волосатые руки.

– И правда, – медленно произнесла Кэрол, – на старых фотографиях Хэнли выглядел очень волосатым.

– Что я тебе говорил? Право же, Кэрол, вся эта ерунда о Сатане просто... ерунда, и ничего больше.

Последовало молчание. Он оглянулся и увидел ее потрясенное лицо.

– Билл! – воскликнула она. – Ты священник!

Он вздохнул.

– Я знаю, что я священник. Я провел последние десять лет, изучая богословие, изучая его очень глубоко, и, поверь мне, Кэрол, никто из католиков-интеллектуалов не верит в Сатану.

Она улыбнулась. Печально.

– Что-то не так? – спросил Билл.

– Католики-интеллектуалы, – повторила она. – Слышу голос Джима.

У Билла сжалось горло.

– Я тоже. Он бы сказал: «Если сочетание таких контрастных понятий возможно».

– О Боже, Билл! – произнесла она, рыдая. – Мне так его не хватает!

– Знаю, Кэрол, – сказал Билл, чувствуя, как ей больно, деля эту боль с ней. – Так пусть он живет в тебе. Храни эти воспоминания.

С трудом взяв себя в руки, Кэрол продолжала:

– Но когда ты сказал, что не веришь в Сатану, ты говорил почти как Джим.

– Знаешь, мы с Джимом расходились во взглядах не столько на этику или мораль, сколько на их философскую основу. И мы оба были согласны с тем, что никакого Сатаны не существует. Говоря откровенно, я не знаю ни одного иезуита, который верил бы в Сатану. Есть Бог, и есть мы. Нет ни одного-единственного существа, которое олицетворяло бы собою зло и, скрываясь в мире, старалось заставить нас грешить. Это миф, выдумка людей, помогающая решить проблему зла. Зло в мире исходит от нас самих. – Он ткнул пальцем в свою грудь. – Отсюда.

– А что же такое ад?

– Ад? Ты можешь поверить в то, что где-то есть место, некое помещение или пещера, где собирают всех грешников и где их терзают демоны? Задумайся об этом, Кэрол.

Она задумалась, и действительно, такое показалось ей неправдоподобным.

– Это всего-навсего персонификация абстрактных понятий, – продолжал Билл. – Возможность дать людям за что-то ухватиться при решении сложных проблем. Вот так же дети легче усваивают постулаты веры, если их облечь в форму мифов. Когда мы говорим детям: «Не поддавайтесь дьявольским искушениям», на самом деле мы велим им противиться тому худшему, что в них есть.

– Большинство взрослых тоже верят в эти мифы, держатся за них.

Билл пожал плечами.

– Когда дело касается религии, большинство взрослых остаются детьми. Они никак не могут согласиться с тем, что Сатана – всего лишь олицетворение того зла, которое сидит в них.

– Но откуда оно в нас – это зло?

– От слияния духа и плоти. Наша душа приходит к нам от Бога и хочет вернуться к нему. Наша плоть подобна дикому зверю, который стремится получить то, чего он хочет и когда он этого хочет, не заботясь о том, кто пострадает от его погони за желаемым. Жизнь есть процесс установления равновесия между этими двумя составными частями человека. Если душа берет верх, ей по окончании земной жизни разрешается вернуться к Богу. Если низменные стремления плоти растлевают душу, ей не разрешается вернуться к Богу. Вот, Кэрол, что такое ад. Ад – это не палящее пламя и демоны с вилами. Это состояние, когда ты лишен присутствия Бога.

Кэрол все еще пыталась переварить сказанное Биллом, когда они повернули на подъездную дорожку к особняку.

– Я знаю, мои слова звучат как крамола, – признался Билл, – но в действительности это не так. Это просто иной взгляд. То, чему нас учат монахини в школах, безоговорочно принимается нами за чистую монету и застревает в голове на всю жизнь. Но по-настоящему взрослым людям необходимо богословие для взрослых.

– Я стараюсь такой и быть, – сказала Кэрол.