Наконец парубок увидел первого загонщика. Это был Остап-музыка, что одно время пытался заигрывать с Гандзей.

– Беги! – закричал Радко, махая рукой.

Остап отшатнулся. Где-то закричали, раздался выстрел, заревел Хыжак. Радко споткнулся и упал лицом в снег. Выстрелы слились в барабанную дробь. Возле Радко опустилась огромная лапа, парубок почувствовал, как содрогнулась земля, и заврус пробежал дальше, туда, откуда летели жалящие осы.

Радко беззвучно плакал, сцепив зубы.

Наконец выстрелы затихли, перестали кричать люди. Радко медленно поднялся, сначала на колени, а потом в полный рост. Ему казалось, что по лесу всё еще гуляет эхо криков, сливающихся в далекий смех. Снег был забрызган кровью.

Хыжак лежал возле опрокинутой панской телеги среди растерзанных тел. Он приподнимал голову, и его целый глаз смотрел на Радко. Парубок сделал шаг на непослушных ногах, затем еще один, приближаясь к умирающему хищнику. Заврус зарычал, из его рта вытекла струйка крови – своей, чужой? – и его голова упала в снег. Радко нагнулся и поднял лежащий в красном снегу оберег из зубов заврусов.

В это время эхо засмеялось совсем близко. Радко вздрогнул. Из-за деревьев появился вуйко Децебал, играя на невидимой скрипке. Остановился, окинув взором окровавленный лес, затем снова засмеялся и пустился в пляс. Юродивый шел, пританцовывая, к Радко и напевал: «Гоп, шиди-риди!»

Радко попятился, обернулся и побежал через лес к своему дереву. Обнаружил, что сжимает в руке окровавленный оберег, лишь когда укололся о зуб длинношея. Тогда парубок отбросил оберег в сторону и достал из-за пазухи голубую ленту.

Его руки оставили на ней пятна крови.

Как и большинство обитателей штата Апачи, Джон вырос на ранчо и с детства был привычен к скотоводству. Отец научил его чистить загоны для цератопсов, заливать в поилки воду, убирать навоз и заботиться о вылупившемся молодняке – кормить, пасти и ловить отбившихся от стада. Словом, готовил Джона к тому, чтобы стать настоящим динбоем.

Одним из самых счастливых воспоминаний детства Джона был день, когда отец вернулся домой после долгих месяцев отсутствия – он перегонял стада цератопсов к железнодорожной станции на западном побережье, откуда скот переправляли на юг, в Калифорнию и Майя. Отец вернулся с потемневшим от солнца лицом, в новой шляпе с загнутыми по бокам полями и с ярким красным платком на шее. Свернутое на поясе лассо похлопывало по новым чапсам из кожи троодона, позвякивали блестящие шпоры на новых сапогах. Отец протянул матери ворох подарков – шляпную коробку, перчатки, рулон зелёной шерсти и моток кружев, семилетнему сыну вручил синий, с охровым узором шейный платок, а потом поманил за собой на улицу. К полному восторгу Джона, на заднем дворе его поджидал детёныш струта.

– Вот, будете учиться вместе, – промолвил отец и грубовато взъерошил волосы мальчишки жёсткой ладонью. – Ты – ездить верхом, а он – носить наездника.

С тех пор, как только у Джона выдавалась свободная минутка между уборками загонов и уходом за молодняком, он тут же бежал к своему струтиозавру. Он назвал его Танцором, потому что, стоя на месте, струт всегда нетерпеливо притоптывал, будто отплясывал джигу. У Танцора был узкий белый клюв, длинная стройная шея, мощные задние лапы и крепкий коричневый хвост. Когда Джон его седлал и пускал в бег, струт смешно складывал на груди тонкие передние конечности – словно молился.

Джон быстро освоил верховую езду, возомнил себя великим наездником и принялся тайком взбираться на всех цератопсов, которые только водились в стадах – стираков, архинов, торов. Однако тяжёлые, рогатомордые завры быструю езду не любили, предпочитая мирно пастись на полях и щипать зелень, и потому от катания на них удовольствия было немного.

Однажды в округе обосновался бывший охотник на тероподов, Рик по прозвищу Циркач, и привёл с собой необычное малочисленное стадо – без единого цератопса, одни лишь хищники, от небольших дейнонихов до здоровых дасплетов.

– Зачем ему тероподы? – спросил как-то Джон у отца. Травоядных цератопсов разводили ради мяса, а хищников? – Для шкур? – предположил он; Джон знал, что кожа тероподов очень дорого стоила.

Отец недовольно нахмурился и процедил сквозь зубы:

– Он готовит их для цирка.

– Для цирка! – восторженно воскликнул Джон. В цирке он ни разу не бывал, но слышал, что это нечто удивительное.

– Да, – не разделил его восторга отец. – Он покупает тероподов у охотников, выдирает у них когти из лап и спиливает все зубы почти до основания, чтобы сделать завров не такими опасными. Он морит их голодом и бьёт до тех пор, пока они не станут совсем равнодушными, а после продаёт циркачам, и те возят их в клетках и показывают на потеху толпе.

Джон немедленно преисполнился жалости к несчастным тероподам. Да, они – опасные хищники, но никто, даже они не заслуживают такой жестокой участи!

С той поры Джон стал тайком пробираться в загоны к соседским тероподам. Он ничем не мог помочь несчастным заврам, но он разговаривал с замученными хищниками, гладил их по толстым чешуйчатым шеям, взбирался им на хребты и почёсывал им головы, словно весело тявкающим домашним велоцирапторам. Тероподы не возражали – то ли из-за того, что им и впрямь нравилось, то ли из-за того, что они были слишком забиты, и потому Джон чувствовал себя среди них вполне спокойно.

Впрочем, как-то раз он по ошибке влез на только что пойманного и ещё совсем не укрощённого дриптозавра и даже умудрился продержаться на его спине несколько секунд, прежде чем разозлённый ящер сбросил его на землю. Джон тогда чудом унёс ноги. И впредь стал осмотрительнее.

Джону казалось, что он делает доброе дело, утешая истерзанных завров, пока об этом не узнал отец.

– Ты о чём думал? – строго выговаривал ему он, запрещая впредь приближаться к стаду Циркача.

– Они же без зубов и когтей! – оправдывался Джон, не понимая, что строгость отца вызвана не тем, что он рассердился на сына, а тем, что он за него испугался. – Они мне не навредят!

– Эти завры и без зубов с когтями с лёгкостью могут тебя разорвать, – отвечал ему отец.

– Нет, – возражал Джон, – у меня есть к ним подход. Я их понимаю; они меня не тронут.

Однако, повинуясь запрету отца, к тероподам он больше всё-таки не подходил. А через некоторое время и сосед уехал куда-то, то ли в Майя, то ли к Великим озёрам, и забрал с собой своё стадо. И в распоряжении Джона снова остались только его Танцор, рогатые цератопсы, загоны и кучи навоза, поилки и непоседливый молодняк.

Впрочем, Джон всё равно был счастлив. И счастье это продлилось три года. А потом отец согласился на участие в опасной авантюре – в перегоне стад цератопсов с запада на восток, через всю Винландию. Затея совершенно безумная – никто не рисковал перегонять стада через сердце Великих Прерий, населённых дикими хищниками-тероподами и не менее дикими племенами алгонкинов, ирокезов и шайенов. Но награду предложили королевскую.