– Всё, что хочешь.

Утратив эмоции, я становлюсь деловитой. Ради Стеффи.

– В Калифорнии или где?

Я глажу Стеффи по голове.

– Мы с Саймоном этим летом собираемся на мыс. Или на виноградники. Хочешь?..

Долгое молчание.

– Виноградник. Отлично.

– Так мы и сделаем.

– И…

– Кэл и Джоан поедут с нами.

– Да.

– Обязательно, – подтверждает Кэл.

Стеффи слегка сжимает мою руку.

– И Эсбен, – добавляю я.

– Не… грусти. Ладно? – просит Стеффи и смотрит на меня с надеждой.

Я не нахожу слов.

– Мы не будем грустить, любовь моя, – отвечает Джоан. – Мы будем вспоминать, сколько счастья ты принесла нам. Это будет день радости, а не слез.

Стеффи как будто успокаивается, и веки у нее тяжелеют.

– Потом… когда меня не станет. Ты ведь справишься?

– Да, – говорю я. – Не волнуйся обо мне. Пожалуйста. Я всегда буду по тебе скучать, но я справлюсь. Ты велела мне не трусить, и я это помню.

– Обещаешь?

– Да.

Не хочу ей лгать, но другого выхода нет.

– Я люблю тебя, и это единственное, что сейчас важно. А еще – что ты веришь в мои силы. Пора тебе в них поверить. Ладно? Стеффи, ты – моя душа, и я всегда буду тебя любить. Моя любовь больше, чем расстояние до луны и обратно.

Некоторое время она дышит через маску.

– Я так устала… Элисон, я хочу немножко поспать, – наконец произносит Стеффи из-под маски. – Ничего?

– Конечно, поспи.

Она медленно переводит взгляд на Кэла и Джоан, потом вновь на меня.

– Вы ведь будете здесь, когда я проснусь? Извините… мне просто нужно вздремнуть.

– Мы обязательно будем рядом.

Сейчас я должна быть крепче камня – и я не плачу, говоря это.

– Мы никуда не уйдем. Спи, Стеффи. Крепко спи. Пусть тебе снятся прекрасные сны.

Стеффи улыбается, постукивает по маске и приподнимает ее.

– Мама и папа пришли, – шепотом говорит она.

– Да.

Я прижимаюсь к ней – и понимаю, почему сиделки меня не трогают. Кэл и Джоан нагнулись над кроватью. Их любовь окутывает Стеффи, рекой течет над нею…

Моя подруга стала пугающе слабой.

– И я тебя люблю… до луны и обратно…

Она спит, то и дело просыпаясь и опять впадая в забытье. Но в основном следующие несколько часов Стеффи проводит в полудреме, и это хорошо. Я бы не хотела, чтобы она была в полном сознании. Она и сама предпочла бы не знать, что происходит. Мы с Кэлом и Джоан просто сидим у кровати. Больше мы ничего не в силах сделать.

Когда она не может, я поправляю на ней кислородную маску.

Когда она не может, я нажимаю на кнопку, и Стеффи получает дозу морфина. Максимальную.

Когда она не может, я заговариваю первая и уверяю, что она вправе помолчать. Я говорю, что всё понимаю и чувствую. Что ничего страшного, если она не будет говорить. Что она мой друг навеки. Что она – навеки дочь Кэла и Джоан.

Какое-то время Стеффи просто лежит и дышит. А потом засыпает и больше не просыпается.

Я рада, что она спала в это время. Что она не бодрствовала, когда наступила смерть.

Мы с Джоан и Кэлом держим ее в объятиях, когда приборы начинают пищать. Когда она перестает дышать.

Стеффи покинула этот мир не в одиночестве. Она ушла счастливой.

В девятом часу вечера я просыпаюсь в номере отеля, совершенно сбитая с толку, с онемевшим телом. Я погрузилась в мучительный сон без сновидений – и лишь через несколько минут после пробуждения вспомнила, где я и что произошло.

Мне следовало бы плакать, чувствовать горе. Однако я совершенно опустошена. И в этом есть какое-то извращенное блаженство. Наверное, это неправильно. Но приятно.

Эсбен, очень усталый на вид, сидит в маленьком кресле и смотрит в телефон. Он поднимает голову, когда я отбрасываю одеяло и сажусь.

– Как ты себя чувствуешь?

Он подходит и садится рядом.

– Глупый вопрос. Извини.

– Нет, всё нормально. – Я тру глаза. – Пойду в душ. Ты хочешь есть? Лично я голодная как волк. Надо перекусить.

– Конечно.

Он пытается коснуться моей ноги, но я отодвигаюсь.

– Пойдем, куда ты хочешь.

– Мы должны поесть здешних бургеров. Я обещала Стеффи, – говорю я.

– Прекрасно. Значит, так и сделаем.

Я плетусь в ванную, закрываю дверь, раздеваюсь и смотрю на лежащую на полу одежду. Я сожгу ее, когда вернусь домой. Моя одежда и тело пахнут смертью, но никаких других вещей я с собой не взяла. Только сумасшедшая решимость заставляет меня стоять прямо и смотреть в зеркало.

Я примерно представляю, как выгляжу. Есть некая базовая черта, от которой нужно исходить. То, что я вижу в зеркале – ужасно. Я совсем не похожа на себя, и не только из-за красных глаз и спутанных волос. Я просто сама на себя не похожа и, возможно, никогда не стану прежней. Исключено. Кафель в душе меня бесит, вода льется слишком сильно, запах шампуня тошнотворен. Всё не так. Всё и всегда будет не так.

Впрочем, я не пугаюсь. Это просто констатация факта. Сухая и честная. Вымывшись, я надеваю свою несвежую одежду – совершенно спокойно.

Когда я выхожу из ванной, Эсбен устало улыбается.

– Готова? В пределах пешей доступности от отеля есть шесть бургерных.

– Всё равно. Любая подойдет.

Я вытерла волосы кое-как, и мне на спину капает вода.

– Ладно. Посмотрим, в какую сторону нам захочется пойти, – говорит Эсбен и машет мне телефоном. – Парень, который уступил нам этот номер, спрашивает, как дела. Он говорит, мы можем заказать еду в номер. Что угодно. Если утром захочешь позавтракать…

– Эсбен, – перебиваю я. – Это очень любезно с его стороны. Пожалуйста, передай ему спасибо. Но…

Я с трудом перевожу дух. У меня хватит сил, чтобы выйти из комнаты, но для разговора их точно недостает.

– Я не хочу говорить. Прости. Давай просто пойдем и поедим.

Эсбен кивает:

– Всё в порядке, я понимаю.

Узор на ковре в коридоре режет глаза, и я смотрю прямо пред собой. В лифте есть зеркала, и я вновь убеждаюсь, что выгляжу абсолютно не похожей на себя.

Эсбен тоже кажется незнакомым. Я знаю, что это неправильно, но никаких эмоций при этих откровениях не испытываю. Такова правда, которая открылась мне. И всё.