Однако Лондон был не единственным местом, где звучало недовольство. На следующий и в последующие дни тысячи людей из Кента и Бекингемшира, Нортгемптоншира и Лестершира, Эссекса и Сассекса, верхом и пешком двигались в Вестминстер с петициями к парламенту. В основном они жаловались на упадок в торговле, вызванный разногласиями и беспорядками в королевстве. Стране в результате политического кризиса угрожал стремительный экономический спад. Потеря доверия ограничила торговлю, розничные и оптовые торговцы Лондона припрятывали деньги до лучших времен. Большинство людей жаждало мира. Важно отметить, однако, что петиции из Кента и всех остальных мест адресовались парламенту как центру власти в стране.

10 января король уехал из Лондона в Хэмптон-Корт, появившись там настолько быстро и неожиданно, что во дворце не успели приготовить постели для него и его семьи. Карл сказал голландскому посланнику, что опасался за безопасность супруги в столице. Он снова увидит Лондон только через девять лет, когда вернется туда пленником. На следующий день члены парламента, которых король обвинял в государственной измене, вернулись по воде в Вестминстер, где их приветствовали ликующие толпы.

Военный арсенал страны располагался в Халле, там хранилось 20 000 единиц оружия и 7000 баррелей пороха. Король назначил графа Ньюкасла комендантом порта и арсенала, однако его опередили оперативные действия молодого парламентария Джона Хотэма, который убедил мэра Халла впустить его солдат. Затем комендантом города назначили отца этого парламентария сэра Джона Хотэма.

Палата общин издала обращение к властям всех графств, побуждая их «занять оборонительную позицию», а через день-два их попросили назначить своих наместников вместо тех, кто лоялен только к королю. Тогда король направил в парламент послание, в котором предложил сохранить привилегии его членов и защитить интересы истинной религии в обмен на обязательство сохранить его власть и доходы. Палата лордов хотела отправить простой ответ с благодарностью, но палата общин ответила требованием передать все крепости и армию для охраны порядка в руки своих сторонников.

В конце января Карл призвал всех верных ему лордов собраться в Виндзоре, куда он к тому времени перебрался. К нему присоединились четырнадцать пэров, таким образом большинство оставшихся в Вестминстере оказалось на стороне пуританской оппозиции. Лорды пуританской коалиции теперь могли большинством голосов своей палаты проводить все необходимые законопроекты. Так, 5 февраля палата общин представила лордам билль об исключении епископов из парламента. Темп событий ускорился. В середине месяца Карл и Генриетта Мария находились в Кентербери, на пути в Дувр, откуда королева должна была отплыть в Голландию. Она ехала, якобы сопровождая дочь на оговоренную свадьбу с принцем Оранским, но у нее были и более секретные цели: королева прилагала усилия к поиску военных наемников и materiel (оснащение), поскольку, как она сказала венецианскому послу, «чтобы уладить дела, нужно сначала их расстроить».

Тут королю доставили законопроект об исключении епископов из парламента. Ему говорили, что если он не даст королевского согласия на этот документ, то сторонники парламента могут помешать отъезду королевы; тогда и королева добавила свой голос за утверждение закона. Поскольку дело касалось ее самой, епископами можно было пренебречь. Соответственно, Карл согласился, несмотря на то что в своей коронационной клятве обещал сохранять все привилегии священнослужителей. Возможно, он рассчитывал, что позже сможет аннулировать свое решение в более благоприятных обстоятельствах.

Возвращаясь во дворец в Гринвиче, он послал за старшим сыном. Король решил держать принца Уэльского при себе в качестве гарантии сохранности королевской семьи. Отец и сын будут вместе последующие три года во всех превратностях войны. Теперь члены парламента попросили Карла оставаться в окрестностях Вестминстера; его присутствие где-нибудь еще могло стимулировать конфликт и опасность. Он ответил так: «Что касается моего пребывания поблизости от вас, то я бы хотел, чтобы оно было так безопасно и почетно, что у меня не было бы причин уезжать из Уайтхолла. Спросите себя, почему мне пришлось так поступить». Другими словами, он не чувствовал себя в безопасности вблизи парламента и жителей Лондона.

На следующий день Карл отправился в роялистский Йорк, а не в столицу. По пути, в Ньюмаркете, к нему явилась парламентская делегация с тем, чтобы представить свои доводы: они зачитали декларацию, в которой подробно описывались все действия короля, включая последнюю попытку арестовать пять членов палаты общин. Король был очень раздражен. «Это неверно, – сказал он по одному из пунктов. – Это ложь!» Ответ Карл дал на следующий день: «Что я вам сделал? Разве я нарушил ваши законы? Разве я отверг какой-то закон, направленный на обеспечение покоя и безопасности моих подданных?» А потом добавил: «Я не спрашиваю, что вы сделали мне».

Граф Пембрук, член пуританской оппозиции, убеждал короля вернуться и высказать свои требования или пожелания. «Я бы выпорол мальчика в Вестминстер-скул, – сказал Карл, – который не смог бы понять этого из моего ответа». Тогда Пембрук попросил его передать командование армией в руки парламента. «Избави Бог, – воскликнул Карл, – ни на одну минуту!» И добавил: «Вы попросили от меня того, чего никогда не просили ни у одного короля». Никакой король не передал бы свои войска тому, кто фактически был его врагом.

16 марта члены палаты общин выпустили прокламацию, наделяющую парламент высшей властью в стране. Когда палаты лордов и общин «объявят закон, ставить его под сомнение и обсуждать, опровергать и призывать ему не подчиняться является грубейшим нарушением привилегии парламента». Тогда же парламентарии приняли ордонанс, по которому они взяли на себя право назначать командующих местными правоохранительными отрядами; эти люди, в свою очередь, будут собирать войска в интересах парламента. А потом внесли закон о наложении новых налогов, к большому ужасу местных общин.

Члены парламента теряли популярность. Кларендон написал, что «их действия настолько печально известны и страшны, что ко всем, кто к ним нехорошо относится, подсылают шпионов и устраивают допросы по поводу всех личных, несущественных, случайных разговоров». Многим казалось, что они стали деспотами, а не представителями народа, инквизиторами, а не защитниками прав и свобод. Как сторонник короля Кларендон, возможно, был необъективным свидетелем, но он упоминает случай с одним из членов палаты общин, которого исключили из парламента и отправили в тюрьму за слова, что парламент не может предоставить себе охрану без согласия короля.

Пока еще необходимости в военных действиях не возникло. Местные общины жили мирно; городские суды, суды письменного производства и суды квартальных сессий по-прежнему собирались. Хлеб взвешивали, качество эля контролировали. Широким слоям населения еще казалось, что можно достичь политического соглашения. Ни одна из сторон, похоже, не имела ни силы, ни ресурсов, чтобы сформировать и использовать армию. Никто не хотел быть виноватым в развязывании гражданской войны. Аристократы с обеих сторон искренне желали какого-то компромисса.

Король вместе с сыном не спеша ехал в Йорк. В Кембридже Карл посетил богослужение, студенты кричали ему Vivat rex! («Да здравствует король!»); шериф, однако, не вышел приветствовать короля. Принц Уэльский рассказал сестре, что отец был «печален и встревожен». То, как короля принимали в Йоркшире, тоже не вдохновило Карла. Он прибыл в Йорк в сопровождении всего тридцати девяти дворян и семнадцати человек охраны, но джентри не стекались под его знамена. Архивариус Йорка в своем приветственном обращении побуждал короля «прислушаться и снизойти» к своим парламентским оппонентам. Маргарет Эвр, йоркширская леди, о которой мы уже упоминали, выразила свое пожелание: «О, если бы милосердный парламент пришел с предложением мира! Мы очень напуганы; лично я даже скрип двери принимаю за барабанный бой. Дела здесь настолько плохи, что мы не можем заработать на наших угольных копях». Можно считать эти слова обобщением настроения нации – смесь страха и смятения. Никто не был в состоянии до конца понять, что происходит. Неужели нельзя найти решение? Участники действа, как сомнамбулы, двигались навстречу беде.