В ту минуту Дейзи-Мэй жутко разозлилась на Герцогиню, но сейчас, когда ее волосы трепал ветер, а она готовилась к столкновению, – решила, что наилучшим будет прощение.

Правда же, что может быть важнее прощения, когда все сводится к нему?

Простить мать и ее небрежение долгом.

Простить бабушку и ее эвтаназию, которую пришлось для нее совершить.

Простить Райана и всю выгоду, которую он извлекал из нее.

Простить Герцогиню и тюремный срок, замаскированный под почетный, который старуха ей навязала.

И, наконец, простить Джо, мужчину, который помогал убить ее, но не смог в момент истины нажать на спуск. Мужчину, который поменялся с ней местами, чтобы она была свободна и у существования появился шанс.

«Я прощаю тебя, чувак, – подумала она. – Тебя и твои факты. Надеюсь, ты в порядке».

Сегодняшний день будет лучшим в моей жизни.

Погода не согласна, но это свойственно линкольнширским зимам: они ломают мебель в пустой комнате, а потом выставляют тебе счет за ущерб. Мне плевать на толстые тучи или сплющенный пейзаж. Они могут заниматься своими делами, а я займусь своими, поскольку у нас с Линкольнширом давно опостылевший обоим союз. Пусть оставят себе дом и коллекцию дисков. Мне нужна только Клэр.

Я давлю на газ, потому что, когда речь идет о Клэр, слишком рано не бывает, а я уже опаздываю. Оставить все позади никогда не случается так быстро и легко, как ты думаешь, но я стараюсь.

Смотрю в зеркало, надеясь увидеть там только бесконечную ленту асфальта. Вместо нее вижу девушку.

Я вижу Дейзи-Мэй.

Разумеется, я знаю, что на самом деле ее там нет – призраки реальней не более, чем добрые намерения или счастливые концы, – но какая-то часть моего сознания пытается убедить меня в обратном, потому что последнее время я вижу ее везде.

В машине.

В ресторане.

Когда я пытаюсь уснуть ночью.

Она никогда ничего не говорит, никогда не улыбается, не смеется, не плачет или кричит. Просто стоит и смотрит на меня. Девушка, которая мертва уже четыре месяца, девушка, которую отравила моя жена, а я отволок умирать в тайник, – преследует меня, и я не знаю, что с этим поделать.

Я пробовал поговорить с Клэр, понять, не переживает ли она то же самое, – но, конечно же, нет, и она быстро затыкает меня. Впечатляет, насколько эффективно ей удается разложить по ячейкам разные части жизни, засунуть убийство в контейнер и не доставать, пока не потребуется.

«Мы делаем то, что делаем, сейчас, чтобы нам не нужно было это делать потом, – так говорит Клэр. – Такие, как мы, не играют по правилам общества, потому что правила общества не играют с нами. Или, по крайней мере, играют нечестно».

Я соглашаюсь с ней. Я всегда с ней соглашаюсь.

По крайней мере, до той девушки.

Дейзи-Мэй – в присутствии которой я провел три часа – что-то во мне сломала. Нет – то, что мы с ней сделали, что-то сломало во мне. И Клэр знает. Она знает, что я изменился, и не в смысле «вижу повсюду мертвую девушку». Мое сердце больше не лежит к бизнесу «графских трасс». Мое сердце больше не с Питом. Даже, похоже, не с Клэр.

Вот почему я так обрадовался, когда она согласилась уехать со мной.

У нас хватит денег на две жизни, а Пит будет управлять трассами сам. Или бросит их, мне без разницы. У него будет свой мир, а у меня – свой. Мне просто кажется, что в солнечной Калифорнии примириться с собой будет намного легче, чем в слякотном Линкольншире.

На горизонте виднеется ферма.

Я смотрю в зеркало, Дейзи-Мэй там уже нет. Может, она тоже примирилась с собой.

«Дорогой, она умерла от яда в запертой комнате, – произносит в моей голове голос Клэр. – Звучит не слишком мирно, а?»

Я отбиваю этот голос, потому что он принадлежит не той Клэр, которую я знаю.

Включаю поворотник, притормаживаю на травянистой обочине в сотне футов от фермы. Копам здесь делать нечего, и машина, стоящая перед этим убогим домом, привлечет внимание, когда любой взгляд нежеланен.

Я неторопливо иду к дому, хотя мне хочется добежать туда, схватить Клэр, схватить деньги и уехать в закат. В Кармел.

Клинт Иствуд, вот о чем думают люди, когда ты упоминаешь Кармел, если они вообще о чем-то думают. Смертоносный ковбой был там мэром, когда не сшибал целлулоидные головы. Мы с Клэр всегда понимали, почему он выбрал именно этот город; бескрайние пляжи, море солнца и надежды, даже название теплое и гостеприимное.

«Карамель, – так она говорила мне в школе. – Когда мы станем старше, Джо, мы уедем жить в Карамель. Это его новое имя, и там я собираюсь жить. Там настоящие пляжи, не эти ободранные ветром помойки. Никто не будет знать, кто мы, откуда и что сделали».

Эта часть всегда была важна Клэр, даже до того, как мы запустили трассы. Важнее, чем мне, но я ее понимал: мое детство было унылым, но безопасным, а у Клэр не было ни того, ни другого. В ее детстве были отчим-насильник, жестокость, сломанные кости, боль и ругань. И потому, когда она сказала, что мечтает перебраться туда, показывая потрепанные страницы потрепанного путеводителя, разве я мог не поддержать ее? Я никогда не думал, что это случится, но все равно хотел его.

Наверное, именно это имеют в виду, когда говорят «лучшая половина»; кто-то, видящий возможности, о которых ты едва можешь мечтать. Клэр мечтала о Кармеле, и теперь нам до него один день. Без толку рассуждать, как мы этого добились: мы теперь другие люди. По крайней мере, будем, когда окажемся там.

Я слышу сзади смешок, будто сказал что-то забавное, и резко оборачиваюсь.

Никого. Только пустынная сельская дорога, чьи цвета украдены зимой. Только вина, пытающаяся украсть мою решимость.

На хер вину. На хер сожаления. Это мертвые эмоции, которые ни черта не изменят.

Я трижды стучу в переднюю дверь фермы; секунду спустя она открывается. За дверью двое мальчишек Пита. Я их не узнаю – новые мускулы, – но это отлично. С того дня на ферме Пит берет на себя все больше текущей деятельности трасс, и я счастлив избавиться от них. Пусть теперь он имеет дело с неудачами, опасностью и виной. Я отработал свою смену.

Киваю, прохожу мимо них, потом вижу Клэр.

Она в кухне и, несмотря на омерзительность помещения, озаряет его одним своим присутствием. Поднимает взгляд и улыбается мне так, словно во всем сущем нет никого, кроме нас. И, насколько это касается меня, так и есть.

Я подхожу к ней, беру ее лицо в ладони, потом целую.

– Чем я тебя заслужил? – спрашиваю я, отступив на шаг.

– Телесные повреждения, вымогательства, угрозы и убийства, – со смехом говорит Клэр, беря меня за руку и ведя к лестнице. – Все самое лучшее.