Но какой бы ни была причина этого эффекта, ясно, что самец добивается его неслучайно. В порядке эксперимента Эндлер и его коллеги меняли расположение камешков возле беседок шалашников, раскладывая их в обратном порядке – с убыванием их размера на расстоянии. Как показали наблюдения, самцы сразу обнаруживали это вмешательство и были им явно недовольны: они тут же возвращали камешки в исходное положение, воссоздавая оптическую иллюзию. Впоследствии Лора Келли и Джон Эндлер показали[198], что авторы более сильных иллюзий среди самцов имели и наибольший репродуктивный успех.

Однако все это еще не дает ответа на вопрос, почему у шалашников возникло предпочтение этой зрительной иллюзии. Эндлер высказал предположение, что умение самца создать обман зрения является честным сигналом[199] для самок относительно когнитивных способностей потенциального партнера – другими словами, чем удачнее иллюзия, тем лучше у самца работает мозг и тем качественнее его гены. Независимо от смысла сообщений, заложенных в упражнениях самца по созданию принудительной перспективы, само открытие этого явления имеет поразительные следствия. Эндлер замечает, что методы создания принудительной перспективы в искусстве стали известны в западной культуре только в эпоху Возрождения, в XV веке. А поскольку шалашники начали создавать свои оптические иллюзии, скорее всего, раньше XV века, Эндлер задает вопрос: «Почему представление о перспективе зародилось у шалашников раньше, чем у человека?»

Разумеется, человек начал пользоваться перспективой прежде всего в искусстве. Мне кажется очень интересным, что люди поставили перспективу на службу искусству значительно раньше, чем нашли ей практическое применение. Так почему же нам не ожидать того же самого от птиц? Как мы уже видели, эстетическая эволюция может быть превосходным источником разнообразных эволюционных новшеств. Эндлер, похоже, и сам признает это, сопоставляя «искусство шалашников» с человеческим искусством. В своем интервью газете New York Times[200] он сказал, что оптическая иллюзия «доказывает, что шалашники действительно создают произведения искусства» и что предпочтения самок при выборе партнера и эстетические предпочтения самцов при строительстве и украшении беседок «можно рассматривать в эстетическом смысле, поскольку здесь имеют место оценка и вынесение суждения».

Но давайте вернемся к вопросу: почему вообще возникли беседки шалашников? И почему продолжает увеличиваться их разнообразие у разных видов и популяций? В 1985 году Джерри Борджиа вместе со Стивеном и Мелиндой Пруетт-Джонс[201] предположили, что строительство самцом беседки и его способность защищать свою постройку от разграбления и разрушения другими самцами являются объективными показателями статуса и качества самца. Однако данная гипотеза никак не объясняет сложные вариации в архитектуре построек и декоративных предпочтениях, которые развились у разных видов и популяций. Защищать от кражи синие ягоды ничуть не сложнее и не проще, чем белые камешки.

Но с 1995 года Борджиа начал развивать[202] другую, новую и более убедительную гипотезу относительно эволюционных предпосылок возникновения беседок. Во время полевых наблюдений он обратил внимание, что настойчивые, энергичные и зачастую неистовые ухаживания самцов шалашников вызывают у посещающих их самок робость и даже страх. Как только самка появляется возле беседки, чтобы поближе взглянуть на самца и его творение, она подвергает себя опасности сексуальных домогательств и принудительной копуляции. Совсем другое дело, когда она находится внутри беседки. Борджиа предположил, что строительство беседок эволюционировало в результате предпочтений самок быть защищенными от сексуального принуждения, физического насилия и насильственного оплодотворения. В пользу этой гипотезы «снижения угрозы» Борджиа привел множество доказательств из естественной истории. Например, хорошо документированы наблюдения, что если самец предпринимает попытку копулировать с самкой, находящейся в аллейной беседке, до того, как она подаст сигнал о своей готовности к спариванию, самка улетает через переднее отверстие беседки, лишь только самец подходит к ней сзади, чтобы сделать садку. Если же самка посещает «майское дерево», то в случае домогательств она может отскочить в сторону, покинув круговую дорожку и загораживаясь от самца постройкой.

Далее, в целях подтверждения своей гипотезы Борджиа описал чрезвычайно грубое ухаживание[203] у зубчатоклювого шалашника, чьи самцы исполняют брачный ритуал на открытой, украшенной листьями площадке и не строят беседки, которая могла бы послужить самке защитой. Как только самка зубчатоклювого шалашника прибывает к месту брачных демонстраций самца, тот немедленно и очень агрессивно делает садку. Самый продолжительный визит самки зубчатоклювого шалашника длился всего 3,8 секунды.

Поскольку самка зубчатоклювого шалашника не имеет возможности рассматривать самца или созданные им украшения с близкого расстояния до того, как она окажется на площадке, ей приходится выбирать партнера на основании оценки его самого и созданного им ритуального произведения с безопасного расстояния, исчисляющегося многими ярдами. С такого расстояния никак нельзя рассмотреть сколько-нибудь эстетически сложные детали, в связи с чем у самца нет эволюционной нужды усложнять свое брачное поведение. К тому времени, когда самка появляется на площадке, ей уже поздно принимать более взвешенное решение. Напротив, самки атласного шалашника часто сидят в просвете аллейной беседки по многу минут подряд, наблюдая демонстрации самца с самого близкого расстояния. Находясь под защитой беседки, самки имеют возможность делать свой выбор на основании тщательной оценки всех элементов брачной демонстрации с расстояния всего в несколько дюймов, поэтому и демонстрации достаточно замысловаты, чтобы заслуживать столь пристальной инспекции.

Борджиа и его ученики провели несколько весьма остроумных тестов для проверки гипотезы относительно эволюции беседок шалашников, которую они назвали «снижением угрозы». Например, Борджиа и Дэйвен Пресгрейвс исследовали[204] функцию уникальных «бульварных» беседок пятнистого шалашника, у которых проход между двумя стенками очень широк, а сами стенки представляют собой не плотную массу из палочек, а прозрачные ширмы из тонких веточек или соломинок. Благодаря ширине прохода и прозрачности боковых стенок самка может сидеть внутри беседки боком и обозревать демонстрации самца сквозь тонкую соломенную ширму. Борджиа и Пресгрейвс обнаружили, что большая степень физической защиты самки пятнистого шалашника находится в корреляции с более громкими, энергичными и агрессивными демонстрациями самца этого вида по сравнению с другими шалашниками. Брачные танцы пятнистого шалашника включают необычно стремительные пробежки к боковой стороне беседки, так что иногда самцы даже ударяются о ее стенки всем телом. Когда исследователи с экспериментальными целями разрушали в случайном порядке одну из двух стенок беседки, самец продолжал исполнять ритуал ухаживания, а самка продолжала наблюдать за ним – всегда сквозь оставшуюся целую боковую стенку, а не через открытую сторону. Этот результат подтверждает гипотезу, согласно которой функция данного уникального архитектурного новшества заключается в том, чтобы обеспечить самке чувство физической безопасности в то время, когда она оценивает гиперагрессивное брачное поведение самца. Более того, становится ясно, что чрезмерно агрессивный и сверхстимулирующий репертуар ухаживаний пятнистого шалашника коэволюционировал с укреплением безопасности самки за счет особой архитектуры беседок у этого вида.