– Что тебе? – спросил Рерик, еще во власти своих мыслей.

– Хрёрек конунг, позволь мне немного поговорить с тобой! – попросила женщина, опасливо выглядывая из-за косяка и окидывая взглядом двор: не видит ли их кто-нибудь из работников и прочих домчадцев. – Это важно!

– Важно для кого? – Рерик не очень-то жаждал пообщаться с рабыней, тем более побочной женой самого Гудлейва.

– Для всех! – с досадой и нетерпение воскликнула Сигвара. – Я слышала, о чем ты спрашивал старую королеву. Я кое-что знаю об этом!

– Да ну! – поживее откликнуся Рерик и обернулся. – Говори!

– Подойди сюда! – Сигвара, еще раз оглядев двор, выскользнула из дверей и метнулась за угол. – Лучше, если нас не увидят.

Рерик пожал плечами и последовал за ней. Теперь полуземлянка-девичья, стоявшая в самом углу двора, загораживала их от всех взоров, и перед ними был только частокол ограды.

– Что ты знаешь?

– Я знаю, что конунг хочет взять в жены эту девушку из Норвегии! – зашептала Сигвара, опасливо оглядываясь. – Он хочет взять ее в жены!

– Я это знаю.

– Но ты же хочешь увезти ее в Свеаланд!

– Она сама хочет туда уехать.

– А конунг хочет, чтобы она не смогла уехать! Но он знает, что ты не позволишь удерживать ее силой, и задумал какое-то колдовство! – Сигвара испуганно прикрыла рот краем головного покрывала и глухо продолжала из-под него: – Он просил старую королеву о какой-то помощи. А она так закричала на него! Он говорил совсем тихо, я не разобрала, да еще Свейн расплакался, я его укачивала. А потом, я знаю, конунг послал Ари к Геллиру в Хрутов Двор.

Она смотрела на Рерика таким выразительным многозначительным взглядом, будто ждала, что он придет в ужас.

– Ари? К Геллиру? – Рерик нахмурился. Он не помнил никакого Геллира. – Ну и что?

– Геллир с Хрутова Двора! – повторила Сигвара, глядя на него с таким выражением, дескать, конунг и великий воин, а такой бестолковый! – Геллир же колдун! Он режет руны! Он даже может насылать проклятья с помощью ореховой жерди и лошадиной головы! Он в прошлом году наслал проклятье на Квиста из Железной Горки, и тот в то же лето, когда дрова рубил, поранился топором и скоро умер!

– И что, Гудлейв это оставил без последствий? За такие шутки вешать надо.

– А никто ничего не доказал! Ни у Квиста, ни у самого Геллира ничего не нашли – никаких таких рун, но все знали, что он виноват, потому что они с Квистом перед этим судились за один овраг, ну, я не знаю, как он называется, но там много железной руды.

– Ладно, хватит про Квиста. Что ты от меня хочешь?

– Но ведь если конунг послал к Геллиру, значит, он хочет как-то удержать эту йомфру колдовством! – плачущим голосом воскликнула Сигвара, сжимая руки и потрясая ими перед грудью. На одном из пальцев Рерик заметил золотое кольцо – надо думать, щедрый подарок Гудлейва. – И конунг женится на ней! А что я буду делать с моим пузатиком! С моим Свейном, а он, между прочим, сын конунга! Старший сын! И сколько бы там сыновей потом ни родила эта йомфру, старше моего пузатика уже никто их них стать не успеет!

– А, понял. – Рерик вспомнил о пухлом младенце, примерно полгода отроду, которого нередко видел на руках у Сигвары. – Хорошо. Я тебя понял. А ты, во-первых, не кричи. А во-вторых, если еще что-нибудь узнаешь, сразу говори мне. Я постараюсь сделать так, чтобы Гудлейв не смог задержать йомфру Сванхейд. Но помалкивай, поняла? Если Гудлейв узнает, что ты в этом деле держала мою сторону, а не его, тебе не поздоровится. И твоему ребенку заодно.

– Я поняла, Хрёрек конунг. А ведь это и его ребенок тоже!

Оставив Сигвару за углом девичьей, Рерик пошел в гридницу. Колдун Геллир, разгневанная бабка Рагнхильд… Может, еще раз поговорить с бабкой? Или с колдуном? Взять за шкирку, припомнить ему того беднягу Квиста… Да, но ссориться с колдунами опасно. Что же такое все-таки Гудлейв задумал? И рассказать ли об этом Сванхейд?

Конечно, Сванхейд имела право узнать, какие хитросплетения вокруг нее начались. Но Рерик не хотел заводить с ней это разговор, пока сам ничего не понимал и ничего не мог предложить. Самый простой способ что-то узнать – это дождаться Ари. Когда тот выполнит поручение и вернется, можно будет расспросить его. Возможно, что работник не захочет говорить: наверняка конунг приказал ему молчать. Однако, нож возле горла – вполне убедительный повод передумать. А Рерик имел в распоряжении достаточно преданных ему людей, чтоб разговорить какого-то работника.

На следующее утро Сванхейд не вышла из девичьей, где ночевала. Рерик спросил о ней мать, и фру Торгерд ответила, что девушке нездоровится. То же подтвердила и Сигвара, которую Рерик тайком перехватил в сенях: йомфру не поднималась с постели и говорит, что больна.

Рерик всерьез обеспокоился. Тем более что Сигвара сказала, что мельком видела Ари: тот был в усадьбе вчера поздно вечером, почти ночью, когда Рерик уже ушел спать, о чем-то пошептался с конунгом и опять исчез. Он уже совсем решил снова обратиться к бабке Рагнхильд, но тут появилась Сванхейд.

Она выглядела спокойной, как всегда, хотя и бледной.

– Я должна попросить богов о помощи, – сказала она, присев на ближайший край скамьи в гриднице. – Ночью я почувствовала себя плохо. Словно холодная змея обвила мое сердце и давит… Рерик конунг, я прошу тебя, покажи мне какое-нибудь священное место в округе.

– Я сам повожу тебя в священную рощу. – Гудлейв поднялся со своего почтенного сидения, но Сванхейд покачала головой:

– Нет, Гудлейв конунг, я не хочу отрывать тебя от твоих дел. Тебя ждут люди. А Рерик конунг тоже вырос здесь, он знает священные места и покажет мне.

– Ему нельзя ходить по священным местам – ведь он христианин! – ответил Гудлейв, уколов Рерика ревнивым взглядом.

Но его действительно ждали люди – четверо бондов, пришедших с какой-то тяжбой, и он не мог уйти.

– Зато я и не подвержен колдовству! – Рерик в ответ глянул на него с намеком. – Идем, йомфру, я провожу тебя, куда ты захочешь.

Накинув плащи – день был пасмурный и ветреный – они вышли во двор. При дневном свете вглядываясь в лицо Сванхейд, Рерик видел на нем следы не столько болезни, как ему казалось, сколько озабоченности и утомления.

Перед дверями дома они наткнулись на Хериберта. Попав в языческую страну, бенедиктинец, не теряя времени, принялся делать то, что считал своим основным долгом: нести смалёндцам благую весть. Будучи человеком непритязательным во всех отношениях, он не требовал, чтобы ему почтительно внимали непременно короли и прочая знать, и довольствовался теми слушателями, которые оказывались под рукой. Сейчас возле него стояли пожилой работник Амунди и один из приехавших к конунгу бондов, Хольмгейр из Кленовой Рощи, с женой. Хериберт увлеченно повествовал им о событиях, предшествовавших рождению Христа. Жена Хольмгейра сама была беременна и потому тревоги девы Марии нашли в ее душе живой отклик.