Бои продолжались до самого рассвета. Судя по всему, обе стороны понесли огромные потери. Повсюду горели дома. На улицах лежали убитые и раненые, и на них почти никто не обращал внимания, поскольку все боролись за выживание или за свою семью.

Когда день сменила ночь, боевые возгласы стихли. Мятежники и регориане отступили — зализывать раны. На улицах остались лишь маленькие, плохо вооруженные патрули воинов Регора, которые пытались создать видимость того, что этой ночью одержали победу.

Вместо этого днем на улицы вышли горожане, которые не сражались ни за одну из сторон и теперь пытались защитить свое добро. Они черпали воду из колодцев и, образовав длинные цепочки, передавали ведра, не давая пожару найти себе новую жертву, пока не тронутый огнем дом. Другие оказывали помощь раненым или искали в храмах целителей, работу которых могли бы оплатить. Казалось, что день принес реальность, но тень ночи была вездесущей.

Мило вместе с тремя людьми сидел в переулке за поленницей. Отсюда было прекрасно видно простое здание в конце улицы, к которому привел их писарчук.

— И что это, библиотека? — рыкнул Дорн на ухо худощавому мужчине. — Ты уверен?

Последний вопрос собственно даже вопросом не был, в нем было что-то вроде обещания: если ты мне лжешь, я тебе шею сломаю.

— Это Дом запретных свитков, — пояснил ученый. — Он существует со дня основания города. Жрецы возвели его, чтобы собрать там все кощунственные труды. Все, что было написано рукою смертного и могло разозлить Регора, хранится там, надежно спрятанное от любопытных взглядов. Среди них находится и книга, которую вы ищете. «Поиски матери» еще древнее, чем эта библиотека. Существует лишь несколько экземпляров, сохранившихся еще с эпохи Ослепления. Большинство же сгорело во время войны.

— Все это мне совершенно не нравится, — заявил Дорн. — Все в этом чертовом городе пытаются вцепиться нам в глотку. Регориане с удовольствием запытали бы нас до смерти, городская стража предпочла бы повесить, а повстанцы поколотить, потому что мы похитили их священного гнома. Все остальные нас просто ненавидят, потому что думают, что это мы подожгли их дома. А мы чем занимаемся? Бежим в дом, похожий на огромную печь.

— Я не гном, а полурослик, — поправил Мило. — У гномов волосы растут на лице, а у нас на ногах.

Дорн бросил на него недовольный взгляд.

— Еще чуть-чуть подобной болтовни, я и повешу ноги тебе на шею.

— Оставь его в покое, — сказала Сенета. — Он втянут в это дело не по своей воле, так же, как и мы. Все это связано с этим символом, и единственный след, который у нас есть, чтобы узнать побольше, ведет в эту библиотеку.

— А мы не можем бросить все это дерьмо и просто убраться отсюда?

— Можем, конечно можем, — ответила ему Сенета. — Именно это мы всегда и делаем — бежим. Но оно постоянно нас нагоняет. Тебе не кажется, что нам пора бы этим заняться?

— Этим? — засопел наемник. — «Эти» отлично вооружены, у них острое оружие, и они умеют с ним обращаться. Ты говоришь об «этом» как о задачке, которую следует решить, или посуде, которую нужно перемыть. Тем временем «это» всеми силами пытается нас уничтожить.

— А мы хотим выяснить почему, — вмешался Мило.

Сенета кивнула и приветливо улыбнулась Мило. Дорн только недовольно заворчал.

Мило не очень нравился наемник, но он считал, что полезнее иметь его на своей стороне, чем на стороне противника. Его неприязнь была вызвана не столько грубым поведением Дорна или его очевидной антипатией по отношению ко всем, кто ниже его ростом, сколько выбором его профессии. Жизнь наемника нарушала почти все неписаные законы полуросликов. Идти в бой за деньги, каждый день служить новому господину, постоянно искать приключения и не иметь своего дома — для полурослика все это было равнозначно вечному проклятию.

— И ты говоришь, что его не охраняют? — поинтересовался Дорн у писарчука.

— Нет, никто самовольно не входит туда и не выходит оттуда. Только жрецы посылают туда адептов. Сам я был там только один раз, нужно было вплести новые страницы в книгу архивариуса. Тогда-то я и наткнулся на название книги, которую вы ищете. Она стояла в списке первой.

— Расскажи мне про архивариуса, — потребовал Дорн.

— Я о нем ничего не знаю, — залепетал писарчук. — Я с ним не встречался. Я вообще там никого не встретил. Дверь была открыта, я просто вошел. Внутри находился только стол с откидной крышкой, а на нем эта страница и книга. Закончив работу, я положил книгу архивариуса в стол.

Похоже, особо ответ писаря Дорна не порадовал.

— За свою жизнь я много ради чего рисковал, но ради книги? Пойдем, покончим с этим.

Дорн просто встал и вышел из-за поленницы.

— А может быть, лучше подождем, пока стемнеет? — подал голос Мило.

Ему было не по себе при мысли о том, что нужно вломиться в дом храмовников, да еще в такое время, когда они за всеми следят.

— Ты помнишь вчерашний вечер? — засопел Дорн, обращаясь к нему.

Мило кивнул.

— Следующий такой ты не переживешь. Так что, как видишь, у тебя не так уж и много времени.

Мило решил, что Дорн обладает особым талантом облекать неприятную правду в неприятные слова, но от сказанного им нельзя было просто так отмахнуться. И все же полурослику хотелось бы, чтобы к нему относились с уважением.

— Да я просто хотел сказать, — заныл Мило, — что, может быть, было бы лучше, если бы мы не привлекали к себе внимания…

Дорн огляделся по сторонам. Мрачно протопал несколько шагов до ближайшего дома, взял ведро, стоявшее у двери, и передал его Мило.

— Наполни его водой, стань в цепочку, — рыкнул он и зашагал прямо через улицу к Дому запретных свитков.

— Он ничего такого не имел в виду, — Сенета попыталась утешить Мило. — Под грубой оболочкой кроется доброе сердце.

— У нас дома мы называем таких занудливыми упрямцами, — произнес Мило, а затем протянул ей руку. — Попробуем сделать вид, что мы мать и дитя.

Рука об руку, с писарчуком за спиной, они пошли за Дорном.

Казалось, на них никто действительно не обращал внимания, ни на мужчину решительного вида, ни на мать с ребенком, и уж точно не на человека, передвигавшегося по улице, как побитая собака. Горожане были заняты другими делами. На востоке над крышами все еще поднимались густые столбы дыма, где-то на параллельной улице слышны были команды водоносов.

У входа в библиотеку лежала собака с серо-черной шерстью. Увидев Дорна, она лениво поднялась, поджала хвост и потрусила прочь.

— Дверь всегда открыта, — снова подал голос писарчук.

Дорн нахмурился и нажал на ручку двери. Простая, без украшений, дверь с темными железными петлями со скрипом отворилась.

Дорн снова схватил писарчука за шиворот.