Голоса под кожей. Испуганные вскрики. Мольбы. «Защити», обращенные к Балору или даже… к Дану, к ней же – «пощади». Треск искрового разряда из плети-молнии. Крики боли и ужаса.

Время закольцевалось, бесконечно повторяя то, что было минутой, часом, вечностью назад. Раз за разом Морриган проживала последние мгновения жизни тех, кого когда-то убила по заказу Трибунала. А еще… Лары Кэнни.

Так много чужих чувств… Они прошили, пронизали все ее естество, разветвились, словно вены по телу.

Ярость. Боль. Ненависть. Страх за оставленных детей, мужей и жен, родных и близких. Надежда, отчаянная надежда, превращенная в пепел ее чарами или молнией, пущенной прямо в сердце.

Соленая горечь на губах – это ее или их слезы?

Боль там же, под кожей, и одновременно – в голове. Набухает, словно туча, наливается кровью. А еще – целый океан страха.

Снова и снова Морриган пропускала через себя их отчаяние, глухую ярость от того, как многого они не успели достичь.

И безудержное нежелание умирать.

Она рыдала навзрыд, билась в чьих-то объятиях – незнакомых, пахнущих лесом и травой. Прохладные пальцы коснулись висков, и наступил блаженный покой.

Нога Клио отбивала нервный ритм по мягкой, пружинистой земле, пальцы судорожно вцепились в ткань платья. Дэмьен придерживал ее за плечо – скорее, чтобы показать, что он рядом. И Клио была безмерно благодарна ему, но ей так сейчас не хватало Морриган!

Сестра все еще лежала в беспамятстве – одно из последствий ритуала, о котором их никто не предупредил. Однако Дэмьен заверил, что друиды принесли ее в Неметон одновременно с тем, как в рощу вошли они с Клио. Здесь, в средоточии рассветной силы, Морриган быстро придет в сознание.

«Не привыкай к ней», – холодное предупреждение самой себе.

Надолго она рядом с Клио все равно не останется. Глупо даже надеяться. Как только сестра поймает духа из зеркала (а она это сделает, это же Морриган!), она сумеет доказать невиновность перед Трибуналом и с радостью вернется к роли охотницы. Морриган порой казалась шквальным ветром. Ее не удержать.

Дэмьен, все так же осторожно придерживая ее, провел Клио в шатер Ведающей Матери.

– Не оставишь нас? Клио, ты не против?

– Нет. – Простое слово потребовало чуть больше сил и решимости, чем она ожидала. – Прежде чем вы… я хотела спросить…

– Да, дитя?

Негромкий ласковый голос Ведающей Матери успокаивал.

– Что-то странное происходит, когда я пытаюсь заснуть, – решившись, выпалила Клио. – Меня будто затягивает куда-то, как… в воронку. Это не то ощущение, которое испытываешь перед тем, как заснуть. Оно пугает меня.

– Но чего ты боишься, дитя? Уж точно не самого ощущения, насколько бы непривычным оно для тебя ни было.

– Того, что стоит за ним, да, – сглотнув, тихо призналась она. – Того, что меня ожидает… там. По ту сторону.

Ведающая Мать не подталкивала ее, но, чувствуя молчаливую поддержку ведьмы, Клио понемногу преодолевала барьер из страхов, обличая их в слова. Высказанные вслух, потаенные страхи переставали казаться чем-то неизведанным, пугающе туманным. Становились чем-то осязаемым, чему уже можно было противостоять. С видимым врагом сражаться все же проще.

– Я боюсь, что там меня ждет мир теней. Что то белое, что я вижу – лишь приманка, ловушка. Паутина, в которой я запуталась, лабиринт с белыми стенами, в котором я заблужусь.

– А если я скажу, что не позволю тебе заблудиться в следующий раз, когда ты будешь спать?

– Вы поможете мне? – с надеждой спросила Клио. – И с этим?

Ведающая Мать рассмеялась хрустальным смехом. В воображении она представлялась чарующе хорошенькой и молодой. Однако Клио знала, что Ведающими Матерями молодые лесные ведьмы не становятся.

– Ты думаешь, что у помощи лесных ведьм или попросту у людской помощи есть какие-то границы? Что, помогая тебе или кому-то другому, я в какой-то момент скажу: «На этом все, дальше справляйся сама»?

Она смущенно потерла кончик носа. Что-то теплое, щекочущее на мгновение коснулось руки.

– Сны – важная часть тебя, не отказывайся от них. Знак Дану на твоей коже приведет меня к тебе. И в следующий раз, когда будешь засыпать, помни: я рядом.

Клио благодарно улыбнулась.

– А теперь дай мне взглянуть на тебя.

Долгое, долгое молчание.

Клио чудилось, будто она стоит на краю пропасти. За спиной враги и единственный шанс спастись – прыгнуть в чернеющий провал перед ней. И вот она бросает камушек, чтобы узнать, насколько глубока пропасть. А он летит, летит, летит… И с каждым мгновением тишины, с каждым мгновением его беззвучного полета сердце в страхе сжимается все сильнее.

– Мне жаль, Клио.

Камушек ударился о землю. Слишком – недостижимо – глубоко.

– Родные глаза тебе никогда уже не вернуть. Это правда, с которой тебе предстоит смириться. Черное нельзя закрасить белым. Магия Лоа, вернувшая тебя к жизни, выжгла часть тебя, и она потеряна безвозвратно. Глаза – твоя плата за возможность жить.

– Я понимаю, – прошелестела она.

– Но Дэмьен правильно сделал, что привел тебя к нам. Выход есть. Я не могу наградить тебя – или кого-то другого – своим даром, но могу оставить зерно лесной магии в тебе. Дарованной мне Дану силой я могу связать тебя с тем, кто станет для тебя фамильяром, а однажды, быть может, и другом.

Клио ахнула, безотчетно подаваясь вперед.

– Вы хотите связать меня с каким-то лесным животным? Чтобы я…

– Чтобы ты могла видеть мир его глазами.

Она прикрыла рот ладонью.

– Но прежде ты должна знать две вещи. Связь между ведьмой и ее фамильяром появляется не всегда – не всех ведьм, не являющихся лесными, животные принимают. Ты будешь зависеть от их решения. Они свободны здесь, в Неметоне. Это их родина, их мир, их островок спокойствия. Должна быть важная причина покинуть его, чтобы до конца своих дней помогать человеку, быть привязанным к нему. И они должны найти эту причину в тебе. Ты ведь понимаешь, что однажды возникшую связь нельзя разорвать?

Клио торопливо закивала.

– И еще одно. Видеть мир как раньше ты не будешь уже никогда. Зрение животных и птиц отличается от человеческого. И тебе придется принять это.

– Я… понимаю.

– Тогда начнем.

«Сейчас? Так быстро?»

Клио хотела этого. До ужаса хотела. Мысль о том, что это ее последний шанс, заглушая все, билась в голове. И вместе с тем она боялась до дрожи.

Ей дали пригубить какое-то зелье – горькое, остро пахнущее незнакомой травой. А потом она погрузилась в сон.