— Я слушаю, — напомнил он. — Что с твоей машиной?

— Мой недосмотр, — ответил Зверь, — мне и в голову не пришло, что к «Мурене» может кто-то сунуться. М-мать, Гот, у нас три вертолета, и я не помню, чтобы они оказались нужны все одновременно. Хотя, конечно, мог бы подумать.

— О чем? О том, что на «Мурене» может полететь кто-то еще? При чем тут самоактивирующееся силовое поле? Зверь смотрел вперед. Поморщился досадливо:

— Я-то объясню. А ты поймешь?

— Постарайся объяснить так, чтобы я понял.

— Она испугалась.

— Да?

— Да. Ты бы тоже испугался, если б увидел, что тобой хочет управлять кто-то чужой и… опасный. Какой-нибудь паук, отдающий команды тебе, человеку, из своих паучьих соображений.

— Это Гад — паук?

— Для «Мурены».

— А меня она, значит, не боится?

— Она знает, что я тебе верю.

— Как трогательно, черт побери!

— Гот, этого больше не повторится. Обещаю.

— Больше никаких полей, никаких ударов током, и любой боец сможет летать на этой машине?

— Да.

Сказать это более мрачно было невозможно. Дитриха слегка кольнуло что-то похожее на совесть.

— Ты оставлял какую-то защиту?

— Слушай, давай сядем на землю, и я тебе подтвержу все, что хочешь, — очень-очень спокойно предложил Зверь. — Ты вытащил меня наверх, чтобы услышать правду, но, честное слово, для тебя будет лучше, если я придумаю что-нибудь удобоваримое.

— Нервы, сержант?

— Я не могу понять, чего ты хочешь.

— Ну, если уж я принял тезис о разумности Цирцеи, может статься, я поверю и в разумность машины. Ты ведь пытаешься убедить меня именно в этом?

— Я не пытаюсь. Мне все равно. Чем раньше ты удовлетворишься хоть каким-нибудь объяснением, тем скорее оставишь меня в покое.

— Ты ее ревнуешь. — Гот улыбнулся. — Зверь, ты ее действительно ревнуешь. А она ведь поводов для ревности не давала Даже мне, если честно, очень не хотелось самому браться за управление. Что-то… мешало. Пресловутое «чутье», наверное.

Бесстрастная маска не то степняка, не то нибелунга. Но глаза живые, в глазах солнце отражается, и опускаются тяжелые монгольские веки, сетка ресниц гасит сияние… А потом улыбка прорывается, разом маску ломая:

— Я люблю ее, Гот. Все другие машины спят, им все равно, а «Мурена» проснулась. Она стала сильнее, но теперь ее так легко обидеть. Если что-то случится и она уйдет обратно в сон, я не знаю, смогу ли снова разбудить ее.

Короткая пауза.

Гот даже не пытался понять услышанное. Принял сразу, поверил безоговорочно, но понимать… Лучше поберечь свою психику до худших времен.

А голос Зверя вновь стал холодным и деловым:

— Что еще тебя интересует? Ты ведь вытащил меня в небо не для того, чтобы расспросить о «Мурене».

— Провидец, — хмыкнул майор.

— В джунглях я мог бы приземлиться, а над морем такой возможности не представится. Разве что на буровой. — Зверь глянул вниз, — Ее уже видно. Ну, что ты хочешь узнать?

Вот так. А теперь, как в бою. Если Зверь дернется к оружию… но он не дернется. Он в небе. Когда ты в небе, удара ждешь только извне. И единственное твое оружие — твоя машина.

— Кто ты на самом деле?

— Ах, вот даже как. — Совсем другая улыбка инеем затягивает обсидиан взгляда. — Что ты имеешь в виду?

— Это вопрос, а не ответ.

— Гот, если бы у тебя спросили, кто ты на самом деле, ты сразу сумел бы ответить?

— Я спрашиваю, кто ты, и знаю, что ты не Азамат Рахматуллин. Устраивает тебя такая формулировка?

— Вполне. Непонятно только, с чего ты взял…

— Если даже ты и не умеешь врать, когда летаешь, то уж обходить вопросы научился довольно изящно. Я, однако, жду ответа. Ты говорил, что веришь мне.

— Не настолько же, — хмыкнул Зверь. — Ула, как я понимаю, добытой кровью не ограничилась, так?

— Так. Кстати, если уж ты подправил в личном деле группу крови, почему не заменил остальные показатели?

— Почему, интересно, ты решил, что я исправлял группу крови? — Зверь покосился на Гота. — Вообще, да, исправлял. Это такая штука, которая может всплыть совершенно случайно. Если меня, скажем, подстрелят, врачи обязательно сунутся в личное дело и очень удивятся, обнаружив несовпадение. А мне это надо?

— Ну а остальное?

— Видишь ли, — он недовольно поморщился, видимо, воспоминания всплыли не самые приятные, — у тех, кто меня ищет, есть кое-какая информация. А мы с Азаматом, с тем, настоящим, очень похожи. И если они паче чаяния сочтут внешнее сходство достаточной зацепкой для проверки одного сержанта, как полагаешь, что будет взято для сравнения? Я и Азамат, или Азамат и Азамат?

— Хочешь сказать, они не станут сверять его показатели…

— С его собственными. Вот именно. Они возьмут то, что есть на меня. Сравнят с тем, что есть на Азамата. Увидят бросающиеся в глаза различия… и, может быть, отвяжутся. Не знаю.

— А то, что проверить могут лично Азамата, тебе в голову не приходило?

Лицо Зверя изменилось. Сквозь чуть напряженное спокойствие проглянуло на миг… нет, показалось. Просто показалось. Но откуда этот внезапный импульс схватиться за оружие?

— Лично Азамата? — Едва заметное веселье в голосе. — Лично меня, Гот. А меня проверять нельзя. — Уголок рта дрогнул в улыбке. — Я ведь испугаюсь и снова убегу.

— Я ожидал чего-нибудь устрашающего, — признался майор.

И получил в ответ изумленный взгляд:

— Будь я угрозой, зачем бы мне пришлось бежать?

— Интересная логика. — Гот приподнял брови. — Так все-таки, кто же ты?

— А у тебя есть свои соображения по этому поводу?

— Забавно получается, — Дитрих смотрел на Зверя, а того, похоже, интересовало только небо впереди. — Мы в третий раз начинаем, и в третий раз спотыкаемся на самом простом вопросе. Да, у меня соображения есть. Целых две версии.

«Мурена» нырнула плавно и пошла чуть ниже над волнами.

— Я слушаю. — И снова черные глаза улыбались. Холодно, но корочка инея стаяла, зимним ветром сквозило из зрачков-тоннелей.

— Играешь, сержант, — Гот тоже начал смотреть в небо, — инициативу перехватываешь. Ладно. Вариант первый. Вольно или невольно ты поссорился с серьезными людьми. Скорее всего, с какой-то организацией. С «конторой», как принято говорить. Может быть, случайно завладел опасной информацией. Может быть, оказался ненужным свидетелем. И подался в бега, чтобы спасти свою жизнь.

— Мне нравится, — Зверь кивнул. — А вторая версия?