за большие парты в третьем ряду, поскольку учеников третьего года обучения оказалось всего двенадцать. Но такое, видимо, случалось и раньше: в сарае при школе хранились деревянные подставки на сидения парт, которые позволяли малышам усаживаться повыше и вполне удобно дотягиваться до учебников и тетрадей.

Законоучитель, священник Кирилл, тоже начал уроки Закона Божьего после Покрова, и, проведя пару уроков, стал присылать дьячка, ссылаясь занятостью службами в церкви: по осени в селе обычно играли свадьбы, потом через год рождались дети и требовались крестины, потому у батюшки Кирилла было много забот по церкви.

После своего первого урока в школе, отец Кирилл высказал учителю:

– Что-то, Иван Петрович, вы ни разу не зашли ко мне в церковь или домой: дочки старшие не однажды спрашивали о вас: почему учитель не заходит попить чайку и поговорить о чём-нибудь интересном молодым девицам. Да и в храм, хотя бы на воскресную обедню вам, Иван Петрович, непременно надо ходить, иначе мужики могут подумать, что вы нехристь какой-то и не будут пускать детей в школу: дикость, конечно, но пострадают невинные детки, так что попрошу вас посещать храм.

И ко мне в дом приходите, когда будет угодно, я завсегда рад беседам с образованными людьми, хоть на богословские, хоть на мирские темы, ибо в спорах рождается истина, если спор этот не противоречит канонам православия.

Староста тоже справлялся о вас, Иван Петрович, и приглашал быть у него в гостях без уведомления. Есть присказка, что незваный гость хуже татарина, но староста смеётся, что он сам потомок татарский и к его гостям такая присказка не применяется.

Учтите мои слова, Иван Петрович, и не чурайтесь деревенского общества, иначе общество может вас отторгнуть, а на селе это последнее дело: если община кого отторгнет, то такому человеку не жить на селе и придётся уезжать в другие места, – закончил батюшка Кирилл свои наставления молодому учителю.

– Понимаю Вас, батюшка, – ответил тогда Иван, – и непременно поступлю, как вы советуете. Просто я замотался с началом занятий: ведь это моё первое учительство и всё время кажется, что чего-то не знаю и не умею, читаю книжки, чтобы пополнить знания, составляю планы уроков. Стыдно сказать, даже по воскресеньям, когда домработницы нет, репетирую вслух проведение уроков, словно актёр какой-нибудь из пьесы. Но сейчас, кажется, втянулся в курс обучения и в это воскресенье непременно буду в церкви, а после и к вам загляну на чай, коль вы приглашаете.

– Воистину поступите хорошо, – напутствовал учителя отец Кирилл, – и ко мне заходите непременно после обеденной службы – я матушке скажу, чтобы блинов напекла: блинчики с мясом, творогом и вареньем у моей Евдокии замечательно вкусными получаются. На том и порешили.

В четверг, отпустив учеников, Иван намеревался совершить соитие со служанкой, но не наспех, в одежде, а обнажившись. Ему чего-то не хватало в объятиях этой женщины, а чего, он не мог понять из-за отсутствия опыта в таких нескромных делах. За учёбу на курсах он пару-тройку раз пользовался услугами продажных девок, что ему совсем не понравилось. С Ариной было значительно приятнее, но он ожидал большего, и в этот раз решил разнообразить близость с женщиной. Иван переоделся в халат на голое тело и, выйдя на кухню, где Арина хлопотала около печи, готовя обед учителю, взял её за руку и привычно повёл к дивану, чему женщина привычно повиновалась.

В этот раз Иван сам повалил Арину на диван, вздёрнул ей сарафан по самые плечи так, что ладное тело двадцатишестилетней женщины обнажилось во всей своей прелести, и, распахнув халат, приник к ней сверху, соединившись нагими телами.

Арина и в этот раз воспринимала близость с Иваном почти равнодушно, как обязанность, но вдруг начала вздрагивать, извиваться и, наконец, застонав, судорожно сжала мужчину в своих объятиях, кусая в плечо и содрогаясь всем телом, пока не затихла в полном расслаблении чувств, восприняв в себя мужское желание Ивана, который тоже замер в оцепенении сбывшегося желания женщины.

– Так вот чего мне не хватало: ответного желания женщины, – расслабленно думал Иван, медленно сползая к спинке дивана и освобождая Арину от своей тяжести. – Оказывается, если женщина тоже хочет, то близость с ней становится значительно слаще, чем с бесчувственной соучастницей.

Арина лежала, не шевелясь, потом тихо проговорила: – Спасибо, Иван Петрович, я впервые в жизни почувствовала себя женщиной и поняла, наконец, какое это несравнимое удовольствие. У меня с мужем такого никогда не было, и я думала, что бабы врут об удовольствии с мужиком, раз у меня такого нет, но оказывается, ничего приятнее, чем быть с мужиком и почувствовать его в себе, нет на белом свете, и не может быть.

Прости, Господи, мне эту греховную связь, которая оказалась такой сладостной. Ещё раз спасибо, хозяин, за удовольствие, – закончила Арина непривычную для себя длинную речь, встала с дивана, одёрнула сарафан и, напевая какую-то мелодию, скрылась в кухне, чтобы продолжить обеденные хлопоты.

– Как мало человеку нужно в жизни для радости, – подумал Иван, стряхивая с себя дремоту, навалившуюся на него после близости с женщиной и удовлетворения мужского желания, – получила женщина желанное удовольствие от меня и сразу запела, будто на празднике в шумном застолье, а ведь живёт в прислугах, со мной вступила в греховную связь за плату – ради рубля в месяц, живёт у чужих людей, свёкор, старик, её домогается, и, видимо, добьётся своего или изживёт сноху со двора, а вот, поди ж ты: впервые почувствовала себя женщиной и сразу запела.

Может, и я когда-нибудь полюблю по-настоящему милую сердцу девушку и тоже стану петь душою, если добьюсь от неё взаимности. Но с Ариной надо теперь быть осторожнее: в женщине пробудилась чувственность, и, как пишут в романах, ради удовлетворения чувственности женщина способна на любой поступок.

Вон, незабвенная императрица Екатерина Великая, по слухам, уснуть не могла без женского удовольствия от мужчины, и была блудливой сучкой, покупая мужские ласки и расплачиваясь за эти услуги из казны. Два годовых бюджета страны на оплату своих жеребцов потратила, так что сынок её – император Павел – долго расплачивался потом за похотливость своей матушки-императрицы. Может, потому Екатерину и прозвали Великой, что была она великой блудницей.

А Арину надо предупредить, чтобы осторожничала: если появится на селе у кого подозрение насчёт нашей связи, мне придётся отказать ей от места служанки – иначе меня самого уволят с должности учителя за прелюбодеяние, – закончил Иван свои мысли, стряхнул дремоту, накинул халат и прошёл в спальню одеться к обеду: не дай