и есть дочки на выданье, – догадался Иван. – На вид хороши неброской русской красотой, с хорошей статью, и жаль будет их, если придётся идти им в монастырь, – подумал Иван, разглядывая девушек, но не пристально, а мельком, чтобы не смущать их девичьи души и сердца, ждущие любви плотской, ибо духовной и родительской любви у них, судя по всему, было в достатке.

– Это мои старшие дочки, Маша и Даша, а младшенькая – Наташа, будет учиться у вас, Иван Петрович, в вашей школе, потому я и ждал вашего визита, чтобы уговориться об её учёбе: вы по дворам села прошли, но в мою обитель не заглянули и не записали мою Наташеньку в класс. Будьте добры, сделайте это теперь же, не мешкая, а я попрошу старших дочерей пригласить младшую вам на показ, – сказал священник, и девушки скрылись за дверью, чтобы через минуту показаться вновь с младшей сестрой, которая на удивление Ивана оказалась черноволосой со жгучим цыганским взглядом карих глаз.

– Вот Бог послал нам с матушкой напоследок чернявенькую дочку, – засмеялся священник, увидев удивление учителя. – Мой-то батюшка тоже был чернявый, но порода жены моей Евдокии оказалась сильнее, и лишь напоследок масть отца моего победила женскую породу, и Наташа оказалась чернявой.

Правда, я надеялся на сыночка, но на всё Божья воля, и если старшие дочери отыщут суженых и разъедутся, то младшая ещё долгие годы будет с нами скрашивать нашу старость, – пояснил священник. Аккурат с его словами в комнату вошла попадья Евдокия: дебелая женщина, повязанная ситцевым платком, скрывающим её голову и оставляющим открытым только лицо, похожее на лик Богородицы с иконы, стоявшей на столике в углу комнаты в окружении других икон святых, пристально вглядывающихся из-под своих окладов на учителя Ивана.

Матушка Евдокия поставила на стол стопку блинов на блюде, плошки с мёдом и сметаной, за ней вновь вошли старшие дочери с посудой в руках, и через минуту стол был уставлен снедью, что Бог послал священнику в этот день.

– Кушайте, Иван Петрович, – потчевал гостя отец Кирилл, вам в одиночестве не до разносолов, а у меня в доме целых шесть хозяек подрастает, так что сготовить и собрать на стол для них одно удовольствие.

– У меня тоже есть теперь домработница, – возразил Иван, – староста прислал женщину, Ариной звать, она уже навела мне порядок.

– Знаю эту женщину вдовую, – вздохнул отец Кирилл, – живёт с мальчонкой у свёкра, потому что деваться ей некуда. Вы уж, Иван Петрович, не обижайте вдову: набожная она женщина и нрава кроткого.

– Как можно служанку обижать? – удивился Иван, – у моего отца служанка больше десяти лет живёт и никаких обид не видит. Потому что не дворянское это дело – людей низкого звания обижать, – продолжил Иван и замолчал в смущении, вспомнив супружеские отношения отца с Фросей и переключив внимание на блюда.

Блины с мёдом оказались вкусны, чай у священника был ароматен и горяч, и к концу трапезы Иван размяк от удовлетворения, молча слушая священника о падении нравов людей села и в стране, что выразилось в прошлогодней смуте в Москве, в Петербурге и других городах, и даже в уездной Орше. За разговором учитель чуть было не забыл о цели своего визита в церковь.

– Хотел посоветоваться, батюшка, насчёт школы. Занятия должны начаться на Покров, но я хотел начать раньше – на Богородицу, чтобы и самому наловчиться, и школяров, что придут, немного подучить. С полным классом в пятьдесят учеников и более мне сразу трудно будет справиться, а десять-пятнадцать, что придут раньше, вполне по силам: мне урок, и всей школе потом польза будет. Как вы смотрите на мою затею, отец Кирилл? – высказал Иван свою задумку.

– Весьма почитаю ваше, Иван Петрович, усердие по службе и, если это вам на пользу, то препятствий никаких не вижу. Но крестьянским детям ваше рвение без пользы: им грамотность нужна совсем малая – прочитать псалтырь, да подпись на казённой бумаге поставить. Многие из них после школы за 2-3 года совсем письмо забывают: за сохой ходить грамота не нужна. А вы, Иван Петрович, делайте как нужно вам, я и дочку Наташу пришлю на уроки – чай ей тоже сподручнее начать учёбу будет, когда в классе учеников немного: она у меня стеснительная. Если решите начать уроки раньше положенного срока, то и я Закон Божий начну читать ученикам раньше, а если буду занят делами, то дьячка своего пришлю уроки вести. Только сообщите мне заранее о своём решении, – высказал поп своё отношение к планам учителя.

Иван спохватился: – Что-то я засиделся у вас, батюшка, а ведь впереди день, и много ещё дел задумано, так что позвольте мне отбыть по делам и спасибо за угощенье, – сказал учитель, вставая и откланиваясь хозяйке, которая молча слушала разговоры мужчин, выпивая, видимо, уже шестую чашку чая.

– Думаю, что не задержится он в селе надолго, учитель этот, видать из благородных будет и общество ему нужно тоже благородное: поживёт здесь, поскучает и уедет в уезд или губернию при первой возможности. А наши невесты уже шушукаются по углам насчёт учителя с разноцветными глазами, только чует моё материнское сердце, что не сладится у них с учителем. Ищи, батюшка, женихов среди наших священнослужителей, хотя бы и дьячков: невесты товар скоропортящийся – была молода, но минуло 2-3 года, и уже перестарок, а не невеста, – закончила попадья и начала убирать со стола.

IY

В воскресенье Иван посетил старосту, будучи зван на обед, где кроме него оказались гостями урядник с женой и дочками и поп Кирилл тоже с двумя дочками, которых Иван уже видел ранее. Всего, с хозяйскими дочками, оказалось шесть невест на выданье: выбирай любую, холостой учитель.

– Ладно, сегодня отобедаю и больше ходить в гости на обеды не буду, чтобы не давать повода считать меня женихом, – подумал Иван, разглядывая девушек, которые были одна другой краше, юны и призывно разглядывали Ивана, которого уже успели обсудить в своём кругу и решили, что любая из них охотно пойдёт замуж за этого разноглазого молодого учителя.

Лишь Татьяна, старшая дочь старосты, не участвовала в обсуждении качеств молодого учителя, а задумчиво поглядывала на Ивана, прикрывая серые глаза, когда они вдруг вспыхивали огнём скрытой страсти.

Иван пару раз встретил этот взгляд, и ему стало не по себе от этого пронзительного взора, казалось, прожигающего насквозь. – Стоит остаться с ней наедине и, пожалуй, мне не устоять перед напором страсти этой прелестной девушки, и прощай тогда все мечты о