Вздохнув, Президент уселся за свой просторный стол красного дерева. Взял чернильную авторучку – золото с платиной, эксклюзивную и безумно дорогую. Он любил дорогие красивые вещи – последствия голодного и неустроенного детства в коммуналке. И аккуратным почерком вывел: «УКАЗ».

Писал он его собственноручно, не надиктовывая, как обычно, секретарю и не пробегая глазами текст, подготовленный заранее Администрацией. Каждая буква отзывалась в нем холодной пустотой.

Закончив писать, он устало откинулся в кресле, потер пальцами виски – голова была тяжелая, как к перемене погоды, и какая-то гулкая.

Неподвижно просидел минут десять. В каком-то трансе, отстраненно. Потом нажал на кнопку вызова секретаря.

– Срочно. Распечатать. И на подпись.

Этот документ не будет проходить длительные бюрократические процедуры согласований, визирований, экспертных оценок. Здесь все ясно и четко. И нет смысла мудрить. Исторические судьбы и должны вершиться вот так – просто, быстро, без витиеватой демагогии.

Через несколько минут перед Президентом лежал отпечатанный текст.

Замерла чернильная ручка над листом бумаги. Президент задумался. Как перед прыжком в воду.

А потом бумагу расчертила размашистая подпись.

Все, Рубикон перейден.

На миг его сковало ощущение безвозвратности содеянного. А потом охватило чувство освобождения. Кто бы знал, как ему за последние годы надоело метаться между разными силами и группировками, между противоположными интересами, лавировать, хитрить, связывать воедино несвязуемое. Дальше так продолжаться не будет. Гордиев узел разрубают. Только что подписанной бумагой он поделил всех на Наших и Ненаших. Разорвал множество договоренностей, принес в жертву финансовые и политические группы и интересы. Пускай. Он ступил на тонкий канат, и теперь ему предстояло пройти над пропастью, когда каждый неверный шаг может оказаться последним.

– Ничего, – прошептал он. – Пройдем. Ну что, господа хорошие. Дождались! Закручиваем гайки…

Перемену курса многие моментально ощутили на собственной шкуре – в буквальном смысле этого слова. В Екатеринбурге ОМОН жестоко разогнал очередную демонстрацию. Мальчикам и девочкам, которые просто вышли пошуметь, может быть, чуток подраться с милицией, побросать в них камешки и побить арматурами по щитам – громко и задорно, как палочками по барабану, пришлось всласть отведать «демократизаторов» и слезогонки. А задержанных пообещали приобщить к братству осужденных по статье об участии в массовых беспорядках, а то и мятеже, что в целом может потянуть лет на пятнадцать лагерей. В Москве так же жестко разогнали несанкционированный митинг мусульманских общин.

Власть откровенно демонстрировала – игра в поддавки кончилась. Ведь по сути своей любая, даже самая демократичная, власть есть не что иное, как инструмент насилия, когда из зол выбираются меньшие. Если бы в Китае в свое время не задавили массовые беспорядки на площади Тяньаньмэнь, не было бы нынешнего Китая. В СССР легитимное насилие не было применено – не стало единой страны, остались ошметки, обагренные кровью. Россия сейчас показала свою готовность на насилие.

Войска на границе с Ичкерией были приведены в состояние готовности номер один. Подтягивались новые войсковые части.

Указ Президента о наведении конституционного порядка в Северо-Кавказском регионе был опубликован через день после подписания. В нем в течение суток мятежникам предлагалось сложить оружие и пропустить правоохранительные органы на территорию самопровозглашенной республики для восстановления законности. В Ичкерии вводилось чрезвычайное положение. С запретом митингов, собраний, информационной блокадой, комендантским часом и прочими радостями.

А командующему группировкой генерал-полковнику Рогозину поступил боевой приказ из Москвы.

– Ну что, – собрав командиров вверенных подразделений, произнес командующий. – Начинаем Третью Ичкерскую войну…

На его душе было нелегко. Он знал, что стоит за этими словами. На его плечах тяжелым грузом лежали две прошлые Ичкерские войны. Боевой генерал не мелькал перед телекамерами, не давал интервью, сторонясь представителей СМИ. Он просто делал свою боевую работу. Умело и настойчиво. И вот опять пришла пора дать отмашку – вперед…

Планы наведения конституционного порядка силами войсковой группировки были проработаны давно. На карте с грифом «совершенно секретно», скатертью покрывавшей огромный стол, были прочерчены схемы дислокации и выдвижения частей и подразделений, задействованных в проведении войсковой операции, позиции вооруженных сил противника.

– Ставлю боевую задачу, – произнес генерал-полковник. И увидел, как напряглись его подчиненные. – Для освобождения территории части Российской Федерации, временно перешедшей под контроль мятежников, образованы три войсковые группировки…

Генерал преобразился, голос звучал чеканно, теперь от этого человека исходила энергия убежденности и профессионализма. Начиналась привычная, любимая и вместе с тем проклятая боевая работа.

Войска готовы были двинуться по мановению его руки вперед. Начиналась война… Точнее, она никогда и не кончалась здесь последние сотни лет. Просто иногда вспыхивала заревом пожарищ. А чаще тлела костерком, дровами в котором служили пропитавшая эти горы взаимная ненависть, кровная вражда, неутоленные амбиции.

Боевая работа. Это сожженные бронемашины. Трупы. Уничтоженные артиллерией деревни. Кровь. Боль. Похоронки…

Но выхода все равно нет. Как никто другой он знал – пятиться назад дальше уже нельзя. Как в Великую Отечественную войну в сорок первом говорили: «Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва». Именно в столицу России направлен этот удар, замах которому дан в Ичкерии. Поэтому он сковырнет этот гнойник, проведет дезинфекцию по полной программе, и пускай весь мир потом клеймит его как монстра!

Воевать так воевать! Лучше русского солдата и офицера этому ремеслу никто в мире не обучен.

– Поддерживаемая артиллерией и штурмовой авиацией, группа «Север» форсирует водную преграду и проникает в равнинные районы Ичкерии, – излагал генерал, прочеркивая по направлению следующего удара карту алой точкой световой указки, весьма похожей на метку лазерного прицела.

За нашей спиною остались паденья, закаты,

Ну хоть бы ничтожный, ну хоть бы невидимый взлет.

Мне хочется верить, что черные наши бушлаты

Дадут мне возможность сегодня увидеть восход…

Эти слова из знаменитой песни Высоцкого «Черные бушлаты» о легендарных морпехах Великой Отечественной засели и прокручивались в голове Бизона, когда он впитывал план операции. План безумный…

Ник не стал изобретать велосипед. Всем известно – начинать диверсионные акции лучше на рассвете, в час быка – между четырьмя и пятью часами утра. В это время даже самые стойкие часовые находятся в полудремотном состоянии и готовы перепутать реальность и сон. Темнота обеспечивает скрытность выдвижения. А приборы ночного видения дают неоспоримое преимущество перед теми, у кого их нет.