То сложное выражение на его лице, когда он мастурбировал — немигающий взгляд широко открытых глаз, самолюбование, — напомнило Элис выражение лица её отца, когда она дотронулась до его пениса. Когда отец Ника кончил, Элис показалось, что она услышала, как он тихо произнёс её имя, и закатил глаза к небу, а его семя капало в воду, как бесшумный дождь.

Молчаливый и напряжённый, Джекоб Риз ехал вместе с Ларри Гаваной к востоку по Голливудскому бульвару. Гавана, прикрыв глаза, тихо подпевал старой песенке, звучащей по радио, прелестной мелодичной балладе The Dells, занявшей первое место в десятке «Биллборда» летом 1957 года. Песня под названием «Oh What a Night»[141]затронула какой-то сокровенный уголок в душе Гаваны, где хранились воспоминания о юношеских годах, по большей части очень грустные.

— Я никогда не танцевал, — сказал Гавана, отвечая на вопросительный взгляд Риза. — Если ты перенес полиомиелит в пятилетнем возрасте, о танцах приходится навсегда забыть. — Гавана тихо рассмеялся, и горькая улыбка появилась на его лице. — Пытаешься забыть об этом и не можешь. Когда я в первый раз услышал эту мелодию, мне так захотелось танцевать, что внутри меня всё перевернулось.

— А где это было?

— На вечеринке в «Зума Бич». Там были все самые крутые детки Западного побережья. Меня пригласили потому, что я заплатил за всю выпивку. А ещё, черт подери, я заплатил за гамбургеры и хот-доги, я заплатил за всё, — рассказывал Гавана, стремясь казаться безразличным. — А знаешь, кто ещё там был?

— Кто?

— Джин Бёрк.

— Бёрк? В самом деле?

— Он пришёл с девчонкой из средней школы в Венис, Барбарой Вестбрук. Она была такой хорошенькой, что я не спал ночами, а засыпая, мечтал о ней, — Гавана остановился, он выглядел грустным. — Когда зазвучала эта песня, они стали танцевать.

— Все?

— Нет. Только Джин и Барбара. Они танцевали одни, возле спасательной вышки, их ноги вязли в песке, а они не обращали внимания ни на кого, во всяком случае, не на меня, безногого калеку в инвалидной коляске, сидящего у мангала и жарящего хот-доги.

Той ночью я первый раз напился. Тот, кто отвёз меня домой, бросил моё кресло перед въездом. Я взбирался на гору почти час, но так и не смог попасть в дом. На следующее утро отец нашёл меня пьяным в стельку на заднем дворе, моё кресло остановилось у самой кромки бассейна. Я ни черта не помню. Наверное, я потерял сознание.

Риз взглянул на Гавану:

— А что стало с той девушкой?

— С Барбарой-то? Она бросила колледж и стала хиппи. Песня закончилась, и они остановились на светофоре.

Две измождённые шлюхи, обе белокожие и необычайно стройные, стояли на углу в ярких розовых брюках, и за. каждым их движением следил суровый чернокожий сутенёр, стоявший в дверях «Попайз Чикен». Он заметил «Эльдорадо», выбросил сигарету и поднял кулак, приветствуя их по обычаю чернокожих.

Загорелся зелёный свет, и они поехали дальше.

— Этот негр не в восторге от того, что платит мне двадцать процентов.

— Не виню его, он ведь здесь всю неделю на работе торчит.

— Прости меня, Джек. Но я думаю, что это шлюхи работают.

— Но шлюхи принадлежат негру.

— Улица принадлежит мне.

— Она досталась тебе по наследству, Ларри.

— Это одно и то же.

Риз был не согласен, но спорить не стал, потому что и свой бизнес тоже унаследовал от отца. Правда, контролируемая им территория находилась уже не в Голливуде, где когда-то его отец и Джек Гавана были партнёрами. Они сотрудничали, хотя были и не на равных. Сейчас Джекоб Риз контролировал западную территорию долины Сан-Фернандо. У него было три стриптиз-клуба и букмекерская контора, приносящая ему пять штук в неделю. Иногда он с выгодой толкал килограмм кокаина.

Риз свернул налево, на улицу Аргил, остановившись напротив особняка Аргил. Крис Лонг жил в номере 208, меблированной однокомнатной квартире на третьем этаже; возле жёлтой лампы рядом с его дверью кружилось несколько легкокрылых насекомых.

— Итак? — Риз поглядел на профиль Гаваны мутным взглядом. — Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Найди, где спрятан фильм.

— А если он не захочет говорить?

— Придумай что-нибудь.

— Мёртвый он бесполезен для нас. И он это знает, — сказал Риз. Гавана повернул голову, и Риз увидел в его глазах невероятное отвращение. — Да ладно тебе, успокойся. Я ж несерьёзно. Это была твоя идея. — И это была правда, потому что те пятьсот долларов, которые Эдди Корнелл принёс в мотель «Тропикана», он взял из тайника Ларри Гаваны в «Доме любви». — Я ведь прав?

Гавана выглядел потрясённым, он смотрел сквозь Риза прямо на особняк Аргил.

— Да, ты прав.

Лонг позвонил Гаване спустя несколько секунд после того, как застрелил Эдди, и сказал, что Элис Макмиллан дважды обманула его.

— Эта стерва убила Эдди, — сказал он голосом, дрожащим от гнева, — не важно, во сколько мне это станет, Ларри, но Богом клянусь, я найду её и верну твои деньги.

— Где фильм?

— Это фальшивка. Убийцы не снимались на плёнку. Нас надули.

— А эта сука, ты хочешь сказать…

— Не она. Мэнсон. Он всё это и спланировал из своего подвала в Вакавилле. Он знал, что ты поведёшься на это.

Гавана знал, что Лонг лгал, хотя бы потому, что был ещё жив. Но он знал и то, что Мэнсон затаил давнюю обиду на его отца, когда Джек Гавана в середине пятидесятых был совладельцем клуба под названием «Уайпа-ут», воровского бара на Вестерн, где Чарли работал сутенёром. Его вышвырнули, когда он выхватил нож и стал угрожать официантке, рассмеявшейся ему в лицо на его предложение стать шлюхой.

На следующее утро после убийств Тейт-ЛаБьянка Джек Гавана сказал сыну: «Этот парень был сволочью, но я никогда не думал, что он способен на такое».

Риз нервно барабанил пальцами по рулю. Сейчас ему не хотелось находиться на этой неправдоподобно тихой улице. Он хотел снова оказаться на Марина-дель-Рэй, в своей квартире, и чтобы его член сосала Аманда из Атланты, шоколадная шлюха с великолепной фигурой, которая жила этажом ниже. К несчастью, мечты об Аманде заставили Риза вспомнить тот неприятный день, когда ему сравнялось шестнадцать, день, выпавший из его жизни. В этот день его отец — человек со старческим телом и кожей цвета олова — привёл к нему чернокожую проститутку с округлыми грудями и карими глазами, настолько холодными, что Риз не мог смотреть ей в лицо. И пока его сын первый раз в жизни занимался сексом в их бесплатном номере в «Дезерт-Инн», Карл Риз стоял голым в дверях расположенной рядом спальни, а член его подёргивался.