— Тебя это смущало? — спросил его отец на следующее утро, когда они загорали у кромки бассейна.

— То, что ты смотрел?

— Да.

— Ну да, немного.

— Извини.

— Ладно, всё нормально.

— В конце концов, это была моя шлюха.

— Ты её тоже трахнул?

— Конечно. Но думаю, ты ей больше понравился.

— По-моему, ей без разницы. Карл Риз фальшиво усмехнулся:

— Я не был бы так уверен. По-моему, ей нравилось, когда ты входил в неё.

— Пап? — Да?

— Давай не будем об этом говорить.

— Пёзды, Джейк, это то, о чём должны говорить мужчины.

В 1978 году, когда его отец умер, Джекоб Риз жил в «Ридженси Арме» — недавно построенном комплексе в Студио-Сити, неподалёку от студий «Юнивёрсал», где он продавал наркотики и работал ассистентом оператора. После похорон на кладбище Хиллсайд Джек Гавана отвёл его в сторону и сказал, что есть одна проблема.

— Ничего страшного. Просто одно дельце, которое надо прояснить, — сказал он, и они договорились встретиться днём в «Доме любви».

Тогда Джекоб Риз и узнал, что отец, который никогда не посвящал его в дела, касающиеся бизнеса, умер, задолжав Джеку Гаване двести тысяч баксов. Эти деньги были заплачены за безопасность Карла Риза Арийскому братству, мексиканской мафии и ещё кое-кому в тюрьме Фол-сом, где он провел два года за уклонение от уплаты налогов. В тот день Джекоб Риз узнал и ещё одну плохую новость: всё, что, как он предполагал, принадлежало отцу — бары, химчистки, службы по найму обслуги, — принадлежало ему лишь ца бумаге, а на самом деле контролировалось Джеком Гаваной. ч

— Твой отец работал на меня, — сказал Джек Гавана и дважды постучал костяшками по дешёвому деревянному столику. — Просто и ясно.

— А теперь ты хочешь сказать, что я должен работать на тебя?

— На меня и на моего сына Ларри.

Риз обернулся и впился глазами в Ларри Гавану, который тоже был там и, тихо улыбаясь, сидел в углу. — Ни хрена себе…

— Это так, Джейк.

— А если я не соглашусь?

Джек Гавана внимательно посмотрел на Джекоба Риза и сказал:

— Тогда ты совершишь большую ошибку.

Вот так случилось, что Джекоб Риз, который был должен ещё двадцать пять тысяч долларов, спустя семь лет одним теплым ветреным днём припарковал машину рядом с особняком Аргил и взвешивал свои шансы, глядя на густую россыпь зелёных и красных огоньков, мигающих наверху театра «Пэнтэйджис», освещая непроглядную темноту.

Ларри Гавана прикурил и стряхнул пепел в пепельницу. Он выдохнул несколько клубов дыма, не затягиваясь, а потом тихо сказал:

— Ты разберёшься с этим и больше не будешь мне ничего должен.

— С этим. Ты имеешь в виду — позабочусь о Лонге? Ларри Гавана несколько секунд молча думал, а потом потряс колено Риза.

— Можно, я кое о чём тебя спрошу? Ты это чувствуешь? Да или нет?

— Да, я чувствую это.

— А я нет. Я ничего не чувствую от ног до шеи. Лишь изредка слегка чешется спина, и всё. Пальцы ног, нос, глаза, уши, язык — да. Я могу чувствовать вещи языком. Я могу вылизать женщину. Но ничего не происходит у меня между ног. Но это не значит, что я не возбуждаюсь, как и ты. Я возбуждаюсь. Просто мой член ничего не чувствует. Ты понимаешь меня, Джейк?

— Да, но я не понимаю…

— К чему я веду? — спросил Ларри Гавана. — Тебе не надо знать. Просто слушай меня. Скажи самому себе: «Послушаю я лучше Ларри. Он хочет мне что-то объяснить». Ты не послушал меня три года назад, когда мой отец умер, и что вышло?

— Ларри, да ладно тебе. Я…

— Ты сказал мне, что твой долг закрыт. Ты распрощался со своим семейным обязательством.

— Слушай, я совершил ошибку.

— А что случилось? Около твоей квартиры в Студио-Сити появился парень, большой уродливый парень с большим уродливым ножом. И что он сделал? Он оставил тебе шрам. Он всадил чёртов нож тебе в спину. А почему? Потому что он работает на тех ребят, на которых работал мой отец в Чикаго, на тех ребят, на которых я сейчас работаю. И тебе пришлось платить. Я прав?

На секунду Джекоб Риз прикрыл глаза. Было очевидно, что он взволнован. Потом он тихо сказал:

— Да, ты прав. Мне пришлось платить.

— Ты можешь всё чувствовать, Джейки. Но ты не знаешь всего, — сказал Ларри Гавана и выбросил сигарету в траву около тротуара. Итак, номер один: Эдди Корнелл мёртв — это плохо. Его жизнь была нашей защитой. Теперь я в опасности. Мы все в опасности. Номер два: Эдди знал секреты, много секретов. Номер три: Крис Лонг знает то, что знал Эдди. И номер четыре: Не важно врёт, ли он об этом чёртовом фильме. Потому что если он существует, а я уверен, что он существует, я узнаю об этом через десять минут после того, как он где-нибудь появится.

Джекоб Риз увидел своё испуганное лицо в зеркале заднего вида. И стал шарить глазами по особняку Аргил.

— Значит, я должен пойти туда и что-то сделать?

— Потрепись с ним. Испугай его. Найди этот фильм.

— Если он будет отпираться?

— Уберёшь его. Ты в любом случае его уберёшь.

Крис Лонг сидел на диване в гостиной, его сердце стучало, а в глазах была глухая тоска. Напротив него на поцарапанном кофейном столике лежала пачка «Кэмэл», несколько мятых банкнот, наполовину пустой стакан текилы, заряженный пистолет и конверт из пергаментной бумаги с тремя граммами чистого героина.

Лонг только что говорил по телефону со своей матерью. Последние три года она жила в «Лагуна Найджел», общине пенсионеров, расположенной в низких округлых холмах чуть к северу от Сан-Диего. После долгого перерыва Лонг с недавнего времени стал звонить ей каждую неделю, как правило, в воскресенье вечером после «Шестидесяти минут»; той ночью он пообещал скоро к ней заехать и отвезти её на бейсбольную игру «Сан-Диего Падрес». Она всю жизнь была болельщицей и поменяла свою приверженность «Лос-Анджелес Доджерс» на симпатию к «Падрес», когда переехала вниз по побережью в 1980 году, уволившись с должности главного библиотекаря в отделении Публичной библиотеки Лос-Анджелеса в городе Калвер-Сити.

Во время их разговора она вспомнила об игрушке, которую подарила ему на десятый день рождения. Это была электрическая бейсбольная игра, в которую он поиграл разок-другой и спрятал под кровать, чтобы она не мешалась его «Линкольну-Логз» и остальным игрушкам.

— Я не был таким бейсбольный болельщиком, как ты, — сказал Лонг.

— Знаю. Да и твой отец не проявлял особого интереса к спорту. Я была единственной в семье, кто проявлял хоть какой-то интерес.

— Но ты никогда не настаивала на этом. Ты купила игрушку, а когда она мне надоела, ты не сказала ни слова.