Но этот мираж, минутное воспоминание о беззаботном существовании мгновенно улетучилось, его вытеснили грубые воспоминания о жизни, жизни, которая, вполне вероятно, могла скоро закончиться.

Мама Лонга сказала:

— Это забавная история, Крис.

— Да, я знаю. В пятидесятые годы было классно быть подростком, — ответил Лонг. — Он сидел посередине дивана и гипнотизировал взглядом входную дверь. — А у тебя, мам? У тебя есть какое-нибудь любимое детское воспоминание?

— Ну, парочка.

— Расскажи о каком-нибудь.

— Я тебе расскажу, как только ты приедешь. Будешь хоть чего-то ждать.

Лонг не ответил. Его внимание было сосредоточено на звуке шагов за дверью — тихих и безжалостных, — которые приближались к его комнате.

— Крис, ты ещё здесь?

— Да, я ещё здесь.

— Когда я тебя увижу?

— Скоро, мам. Ты меня скоро увидишь.

Лонг положил телефонную трубку и спокойно сидел, пока тень Риза не появилась за зашторенным окном. Повисла долгая и напряжённая тишина, а потом он услышал стук Риза и его строгий голос: «Лонг, открывай!»

Когда Лонг наклонился, чтобы взять пистолет, на лице его не было выражения страха, в нём была уверенность. Быстрым рывком он снял пистолет с предохранителя, глубоко вздохнул, его горячая сильная рука крепко сжимала рукоятку пистолета. Потом почти извиняющимся голосом он сказал:

— Заходи, Риз. Дверь не заперта.

Ларри Гавана чувствовал, что глаза его устали, но он был слишком возбуждён, чтобы заснуть. Было почти одиннадцать вечера, значит, прошло сорок пять минут — слишком долго, подумал он, — с тех пор, как Джекоб Риз вошёл в квартиру Криса Лонга. Волна сильной тревоги захлестнула его и вспышкой пронзила лоб; Гавана ругал себя, что доверил Ризу эту работу. Он мог бы с лёгкостью доверить её Джо Карузо из Феникса или Норму Уилеру здесь же, в Сан-Франциско, оба они были первоклассными специалистами с солидной репутацией, но ребята вроде них стоили недёшево. В те дни убийство можно было заказать за десять, а иногда и за двадцать штук баксов, и Гавана, у которого сейчас были проблемы с Ай-Ар-Эс, решил доверить это Ризу.

Подул лёгкий ветерок, Гаване стало прохладно. Он услышал чей-то свист вдалеке, потом увидел, как большой серый эрдельтерьер промчался по улице, и его неверная тень растаяла в темноте двора. Ещё через секунду раздался хлопок входной двери, звук раскатился по району, как выстрел.

Тут его мысли разбрелись, Гавана прикрыл глаза, и в памяти всплыл поучающий голос отца:

— Я всегда учил тебя летать первым классом, а ты что делаешь? Ты нанял слабака, чтобы уладить важное дело, дело, требующее огромной деликатности. Ты кретин, Ларри.

— Я не кретин. Я пытался сберечь деньги.

— Ты ничего не сберёг. Ты нажил только неприятности.

— Увидим. Ты по-другому запоёшь, когда я заполучу этот фильм. Я буду просто неправдоподобно богат.

— Богат — может быть. Но ты никогда не будешь счастлив.

— Я счастлив, что ты помер.

— Разве сын может так говорить со своим отцом?

— Да пошёл ты к чёрту!

Всю ночь Ларри Гавана злился и вспыхивал от ярости, иногда он что-то внезапно вспоминал, и воспоминания эти были похожи на картинки и вырезки из давно забытого семейного альбома.

Джин Бёрк везёт Ларри Гавану в инвалидном кресле вниз по Винной улице. Утром они вместе читали комиксы в магазинчике Ната. Сейчас они продают схемы домов знаменитостей, эти схемы Ларри держит в руке. Ему девять лет.

Ларри двенадцать лет, он сидит в глубине зала театра «Воr», его кресло то и дело толкают люди, снующие туда-сюда по проходу. Все они хотят посмотреть «The Thing», потрясающий научно-фантастический фильм Говарда Хоукса. Джин Бёрк, которому платят за то, что он возится с Ларри, — где-то в переполненном зале, он сидит рядом с Карлой Блум, девушкой из седьмого класса их школы, девушкой, которую Ларри страстно желал, хотя и не подвал виду.

Ларри четырнадцать лет, год 1955-ый, незадолго до рождественских каникул. Они с Джином сидят у Ларри, в спальне, едят и слушают «Гарлемский концерт» — передачу, посвященную ритм-энд-блюзу на Кей-джи-эф-джей. В этот день утром Джин заскочил в магазинчик Ната и, пока отец не видел, стащил два номера SunshineHealth, в журнале были изображены обнажённые мужчины и женщины, играющие в игры типа волейбола или плавающие.

Картинки возбудили Джина, и он решил заняться мастурбацией прямо на глазах Ларри, который, не мигая, смотрел на него и ощущал, как бешено бьется сердце, но ничего не чувствовал в паху. Когда потом Джин пошел в ванную, чтобы помыться, зазвонил телефон. Ларри добрался до холла и взял трубку. На другом конце провода орала женщина. Она хотела поговорить с его отцом.

— Его нет, — сказал Ларри.

— Скажи ему, чтобы он прислал мне денег, — орала она. — Скажи этому индюку, что он должен мне. Он разрушил мою жизнь.

— А как вас зовут?

— Мона. Скажи, что Мона просила прислать ей денег или ещё чего-нибудь. Скажи ему.

Вернувшись обратно в спальню, Ларри увидел, что Джин застегивал джинсы, собираясь уходить. Он рассказал Джину, что только что его отцу звонила какая-то сумасшедшая, кричала и ругалась.

— Она хотела денег, — сказал он. — Её зовут Мона.

— Мона, так звали мою маму, — произнёс Джин. Ларри сказал:

— А может, это была она?

— С какой стати моя мать будет звонить твоему отцу?

— Не знаю.

— Я ухожу, — сказал Джин, убрал журналы в школьный ранец и вышел за дверь.

В школе Ларри не принадлежал ни к каким группировкам. Во время ланча он, как правило, сидел один в кафетерии и каждый день поглощал одну и ту же не шибко здоровую пищу: водянистый кофе и половинную порцию макарон с сыром, а на десерт — грушевый пирог. Теперь уже почти все дети знали о его отце (или слышали сплетни) и избегали общения с ним, хотя некоторым было интересно, особенно девушкам, самые смелые подходили к его столику и спрашивали:

— А твой папа и в самом деле гангстер?

— Нет, он — бизнесмен.

— А мы слышали, что он убивает людей.

— Мой отец и мухи не обидит.

— А ты когда-нибудь был в Лас-Вегасе?

— Да.

— Ну и как тебе?

— Здорово.

— А я слышала, что ночью звёзды так ярко святят, что у тебя начинает кружиться голова. Ты это видел, Ларри?

— Нет.

— И ты всю жизнь будешь парализован?

— Да.

— Тебя это бесит?

— Да.

Ларри семнадцать лет. С территории школы его вывозит директор — мистер Эллиот, человек с двойным подбородком. Ларри исключили за то, что он вымогал деньги у нескольких студентов, в том числе у девушки, которую звали Норма Рудман, дочери раввина Макса Рудмана, который привёз её утром в школу, а сейчас его чёрный «Быоик-Роудмастер» отъезжал от тротуара.