– А ну-ка, командир, скажите мне что-нибудь по-астлански? – Ведьма сделалась сама вежливость и предупредительность. Она даже вернулась к обращению на «вы». – Давайте, не стесняйтесь, тут все свои…

– Обер-декурион Ведьма! Смирно!

Ливия вытянулась во фрунт.

– Слушай мою команду! – Марк артикулировал жёстко, чеканя каждое слово. Изэль была бы счастлива, подумал он. Меня можно прямо из койки переводить в строй. Буду сержантом ВКС вольной Астлантиды. – Отставить разговаривать со старшим по званию, как с психом!

– Есть отставить! – рявкнула Ведьма.

И ухмыльнулась с неприкрытым нахальством:

– Так и я могу.

– В смысле – «так»?

– На унилингве.

– Я говорил на унилингве? – опешил Марк.

Ливия кивнула.

– А я был уверен… Я еще удивился вашей реакции. Решил, что вы уловили интонацию… Повторим эксперимент. Сейчас я говорю с вами по-астлански. Вы меня понимаете? Как звучат мои слова? Отвечайте!

– Я прекрасно понимаю вас, командир, – в улыбке Ливии крылось сочувствие. – Я еще не забыла родной язык.

– Помпилианский?!

– Да.

– Но ведь я… Погодите! Изэль, врач, шофёр… Я беседовал с ними. Не могли же они за это время выучить унилингву?!

– Не могли, – согласилась Ведьма. – Дайте мне пить.

Графин с соком стоял на расстоянии вытянутой руки от Ливии. Чтобы подать Ведьме сок, Марку пришлось бы подняться с кровати, обогнуть передвижной столик на колесах… В его-то плачевном состоянии!

– Будь я здоров, – закипая, процедил Марк сквозь зубы, – и сиди мы в ресторане, я бы не смог отказать даме. Но сейчас… Возьмите сок сами, госпожа Метелла!

– Замечательно! – восхитилась Ливия. – Кроме своей фамилии, я поняла только «отказать» и, кажется, «взять». В последнем не уверена: вы употребили незнакомое мне окончание слова. Вряд ли вы несли ахинею, командир. Значит… Вы предложили мне взять сок самой? Я правильно поняла?

– Я что, говорил по-астлански?!

– И весьма бегло, не хуже местных. На каком языке я, по-вашему, попросила дать мне пить?

– На астланском?!

– Именно. Воспользовалась жалким минимумом, что сумела выучить за эти дни. Вы не различаете языков, командир. Вы машинально переключаетесь на тот, на котором к вам обратились. И даже не отдаёте себе в этом отчёта.

– Какой из этого вывод?

Слова, продиктованные растерянностью, недостойные офицера, вырвались у Марка непроизвольно. Он пожалел о заданном вопросе, но было поздно.

– Что вы знаете их язык, – Ведьма пожала широкими плечами. – Уверена, нам это пригодится. Отдайте команду «вольно», а? Сок по стойке «смирно» вреден для моего хрупкого здоровья…

Напившись, он подошла ближе:

– Что же насчёт логики… Если не ошибаюсь, дикари Ачкохтли бросились удирать со всех ног, едва завидев вертолёты. Как вы думаете, почему? Если тузики, по словам красотки Изэли, только и мечтают, чтобы уйти в солнце?!

II

– Врач сказал, что вам намного лучше, Марчкх.

– И сделал мне выговор за прогулку по двору!

Хотелось ответить резче; хотелось выругаться – грязно, мерзко. Оскорбить, стереть доброжелательность с прекрасного лица Изэли… Нет, решил Марк. Пора менять линию поведения. Красотка считает меня астланином? Не будем ее разочаровывать. Идем на контакт: маленькими порциями. Тянем время, надеемся на улыбку фортуны…

Не лучшая политика, но другой не было. «Впервые, – уныло признался унтер-центурион Кнут, – у меня нет никакого плана действий.»

Изэль лукаво подмигнула:

– Замечу, что врач не вернул вас с полдороги.

Перемены в настроении Марка она ловила на лету.

– Мой нагуаль там малость начудил. Кинулся на…

На язык так и просилось: «топливо». Марк едва сдержал глумливую усмешку. Сегодня он собирался подыграть черноволосой. Время называть вещи своими именами еще не пришло.

– Я в курсе, – кивнула Изэль. – Молодой, глупый…

– Пумы ему вставили ума. Надеюсь, запомнил…

Возмущенный Катилина выбрался из угла и, чихнув, покинул палату.

– Все понимает, – рассмеялся Марк. Как он ни старался, смех вышел искусственным. – Даже больше, чем надо. Придется теперь прощения у него просить… А я вот, признаться, кое-чего не понял.

Дождавшись вопросительного взгляда собеседницы, он продолжил:

– Когда мы в деревне попали в облаву… Бедняги-дикари удирали так, словно за ними сама смерть гналась! Хорошо, нагуали сеют панику. Но дикари драпали, не дожидаясь кошачьего десанта. Только пятки сверкали! Наверное, от большого желания поскорее «уйти в солнце»…

– У вас это происходит иначе?

– У нас многое происходит иначе!

Сметя оборону, злость прорвалась наружу.

– У вас избранники не должны сопротивляться? – Изэль была потрясена. Похоже, рушилась картина мира черноволосой. Марк изумился бы меньше, урони он стакан, а тот возьми да и взлети к потолку. – Бежать, драться? Не должны пройти через конфликт устремлений? Как же тогда их солярная сущность получит возможность освободиться?

– У нас бегут или сражаются, чтобы спасти свою жизнь!

Он чуть не брякнул вместо «жизни» – «свободу». Впрочем, судя по реакции Изэли, Марк и так сказал слишком много. Проклятье! Что тут особенного?! Спасение жизни – это банальность, известная любому ребёнку…

Ну да, конечно.

«Люди уходят в солнечный коллант, чтобы слиться в единую сущность… Это знает любой ребёнок…»

Астланка молчала дольше обычного.

– Я даже предположить не могла, – прошептала Изэль, – насколько сильно мы отличаемся. Вы слишком далеко ушли от нас. Забыть о перерождении, об уходе в свет; жить так, словно смерть тела – это конец существования. Цепляться за жизнь зубами… Я правильно поняла?

Марк мотнул головой: понимай, как хочешь.

– Вам не нужен честный плен. Вся ваша жизнь – плен. Вы уходите в солнце, минуя фазу сопротивления, потому что сопротивление – вся предыдущая жизнь! Теперь я понимаю, откуда у вас такой колоссальный энергетический потенциал! Нам до подобного еще расти и расти…

Все благие намерения пошли прахом. «Ваша жизнь – плен…» Ударь астланка Марка хлыстом, избей до полусмерти, плюнь в лицо – она добилась бы меньшего эффекта. То, что знал унтер-центурион Кнут о ненависти, оказалось детской забавой. Подлинная ненависть освобождает, делает трудное легким, а несбыточное доступным. Она превращает солдата в артиста, а артиста – в мясника. Удавить Изэль прямо сейчас? – нет, это слишком добрый, слишком прекраснодушный поступок.