— Эмми? Милая, я говорил тебе вчера, что сегодня поеду на юг. Ты не помнишь?

В его голосе звучала озабоченность, но Эмми была убеждена, что уловила легчайший оттенок раздражения. Конечно, она помнила, как он сказал, что должен будет уехать, но, разумеется, ему не поверила.

Эмми ткнулась губами ему в шею:

— Я помню, Рафи, но это было… было вчера. Тебе по-прежнему нужно ехать?

Ей ненавистен был звук собственного голоса, умоляющего и немного жалобного. Она только закончила рассказывать всем желающим, что открыта для случайных чему не обязывающих развлечений, и вот как клещ цепляется за почти незнакомого человека. «Прошу тебя, не устраивай второго Пола! — лихорадочно подумала она. — Прошу, прошу, прошу».

Он чуть-чуть отодвинулся и странно на нее посмотрел.

— Да, мне по-прежнему нужно ехать.

Произнес-то он эти слова, но означали они скорее: «Последние сутки были замечательными, но не настолько, чтобы я переменил свои планы и остался с тобой».

Уязвленная, Эмми натянула простыню до подмышек и отодвинулась в сторону, стараясь как можно больше прикрыться. Она чувствовала себя обнаженной и беззащитной, но было и кое-что еще: пришло это внезапно, но Эмми остро осознала, что никогда больше Рафи не увидит. Вдруг его отъезд лишь подтверждает, что они всего-навсего хорошо провели время вместе? В любом случае она только этого и хотела. Рафи был милым и красивым, но она его практически не знала и, если быть до конца честной, не представляла рядом с собой до конца своей жизни. Так чего расстраиваться из-за его отъезда, если он с самого начала предупредил, что уедет? Все очень просто, так просто, что Эмми заподозрила — все женщины планеты инстинктивно понимают это, даже если ни один мужчина не в состоянии постичь: дело не в том, чтобы он остался, ей нужно, чтобы он этого хотел. Неужели она просит слишком многого? И даже если она никогда и ни за что не согласилась бы поехать с ним по правде говоря, ей не помешает немного побыть в одиночестве, да и работу нужно наверстать, — неужели у него хватило вежливости предложить? Простое приглашение присоединиться? Или это настолько неразумно?

Рафи выбрался из постели и пошел в ванную.

— Я собираюсь прыгнуть под душ! — крикнул он из-за уже закрытой двери. — Надеюсь, ты знаешь, что можешь присоединиться ко мне, если хочешь.

Присоединиться? В душе? В поездке на юг? На всю оставшуюся жизнь в качестве любимой спутницы? Это было выше всяких сил. Если уж и вкладывать в кого-то столько эмоций, то этот человек должен быть по крайней мере достойным бойфрендом. Но ради случайной связи? Она может довести себя до безумия. Сомнения одолели Эмми («Просто признай, что ты не создана для такого образа жизни. В душе ты моногамистка». «Перестань вести себя как незрелый завсегдатай вечеринок». И так далее, и так далее).

«Возьми себя в руки», — велела она себе и решительно натянула надежные хлопчатобумажные трусы и один из своих закрытых, на поролоне лифчиков «умри, секс». За ними последовали белая блузка и темно-синий брючный костюм, а в тот момент, когда в ванной перестала литься вода, Эмми остановила свой выбор на классических туфлях на низких каблуках вместо лодочек на высоких, которые носила последние несколько недель. Когда же Рафи появился в комнате — в чистых джинсах и голубой рубашке, Эмми чопорно сидела на краешке кровати и листала ежедневник с видом надменным и деловым.

Рафи остановился, нависнув над ней, собрал волосы Эмми в хвост и поцеловал ее в шею. Это был интимный жест, говорящий о том, что люди много времени провели вместе, и на мгновение Эмми стало приятно. Приятно, да, пока Рафи не отпустил ее волосы и, запечатлев на лбу отеческий поцелуй, не взял часы, бумажник и холщовый рюкзак. Он собрал свои вещи за минуту и, похоже, нисколько не обеспокоился тем, что Эмми сидела молчаливая и полностью поглощенная своим расписанием.

— Я знаю, у тебя, наверное, полно работы, дорогая, поэтому не стану устраивать долгое, слезное прощание.

Он взял с ночного столика темные очки и водрузил на макушку.

Эмми сумела лишь промычать в ответ что-то нечленораздельное. Неужели он собирается просто взять и уйти?

— Иди же сюда, обними меня.

Он стиснул ее руку, указывая, что Эмми следует встать; когда она повиновалась, то очутилась в объятиях настолько прохладных, настолько бесстрастных, словно это был дальний родственник или ее парикмахер.

— Эмми, это было замечательно. Правда, правда замечательно.

Она опять что-то промычала. Рафи или не заметил, или ему было все равно.

Он подарил ей еще один отеческий поцелуй, обязательное объятие и направился к двери.

— Желаю благополучно долететь завтра. Я буду о тебе думать.

— Я тоже, — автоматически ответила Эмми, ничего не чувствуя, хотя ее слова исторгли-таки у него облегченную улыбку, которая, казалось, говорила: «Слава Богу, что ты не осложняешь это сверх меры».

Секунду спустя он ушел. Эмми потребовалась всего минута, чтобы осознать — он не попросил у нее ни е-мейла, ни номера телефона: она никогда, никогда больше его не увидит… и это явно ничуть его не заботило.

Руки массажиста замечательно разминали зажатые мышцы плеч, но, несмотря на негромкую классическую музыку, приглушенный свет и лавандовое ароматическое масло, Ли не могла успокоиться. Месяц, прошедший с тех пор, как она переспала с Джессом, стал пыткой, а для человека, подверженного навязчивым идеям и придерживающегося строго определенного поведения, ну, это говорило о многом. Не было ни единой секунды — буквально ни одной — чтобы Ли снова и снова не переживала произошедшее между нею и Джессом, их с Расселом будущее или какое-то извращенное сочетание первого и второго. Ли собиралась немедленно рассказать обо всем Расселу, но у нее было время подумать, пока она ехала домой из Хэмптонс, и Ли приняла другое решение. Было бы несправедливо по отношению к Расселу и к их родителям испортить всем День благодарения неким драматическим — и, вероятнее всего, ведущим к разрыву отношений — заявлением. Ей значительно помогло поступившее по голосовой почте сообщение от Джесса, в котором он говорил, что на следующий день уезжает на отдых в Индонезию и вернется только после Нового года. Он, так сказать, преподнес ей безболезненный выход из ситуации на блюдечке с голубой каемочкой, и хотя совесть молила о снисхождении, Ли решила, что выдержит эту вину и притворится, будто все прекрасно, пока они не пройдут через ужасные недели Дня благодарения, Рождества и Нового года.

Каким-то образом Ли удалось прожить последний месяц без окончательного нервного срыва, но психовала она больше обычного. Эмми находилась в Израиле, Адриана — в Бразилии, и у нее не было возможности поведать подругам о том, что натворила, хотя, если говорить честно, Ли испытывала и облегчение. Она даже выдержала мучительную новогоднюю вечеринку в квартире одного из коллег Рассела — почти полной копии его жилища, вот только находилась она в Сохо, — но когда второго января настал час выходить на работу, Ли поняла, что не в состоянии этого сделать. Она взяла отгул, сославшись на плохое самочувствие, а потом и следующий — событие столь редкое, что обоснованно вызвало звонок от Генри.