Подруги застыли при звуке поднимающегося лифта. Не успев произнести больше ни слова, они услышали, как открылась дверь, Рассел прошел из прихожей в кухню, заглянул в холодильник и стремительно направился в гостиную.

— О, привет, Эмми. Прости, не знал, что ты здесь, — рассеянно сказал он.

По единственному брошенному на нее взгляду Ли поняла, что сегодня вечером Рассел не расположен сидеть в компании. Что ж, значит, они оба чувствуют одинаково.

Надо отдать должное Эмми — других намеков ей не понадобилось. Она вскочила с дивана и, поцеловав сначала Рассела, а затем Ли, пробормотала что-то насчет обязательного делового ужина и бросилась к двери. Исчезла Эмми так быстро, что у Ли не осталось времени на подготовку к тому, что она скажет. Или когда. Или как.

— Привет, — смущенно произнесла она, гадая, слышал ли Рассел их разговор. Это было, конечно, невозможно — как только заработал лифт, они не проронили ни слова, — но Ли все же надеялась, что Рассел уловил обрывки разговора. Насколько облегчилась бы ее задача, если бы он хоть немного догадывался, что предстоит.

— Привет. Надеюсь, я вам не помешал. Эмми так стремительно умчалась.

Рассел ослабил галстук (который подарили ему на день рождения ее родители), а потом стянул его через голову и бросил на кофейный столик от «Люсайта».

— Ну, ты же знаешь Эмми, она постоянно куда-то бежит.

Рассел хмыкнул.

— Ты заказала еду?

— Прости, Эмми хотелось повидаться по пути домой из аэропорта, и мы разговаривали, всего несколько минут, но я забыла. Что ты хочешь? — спросила Ли, обрадовавшись возможности чем-то заняться. Она достала телефон и пролистала список номеров. — Суси? Вьетнамскую? В том заведении на Гринвич готовят отличные фаршированные блинчики.

— Ли.

— Мы можем пойти в закусочную, если хочешь. Омлет с сыром и отличный картофель по-домашнему? Сейчас это как раз кстати.

— Ли!

Он не повысил голос, но тон стал резче, настойчивее.

Ли в первый раз после прихода Рассела встретилась с ним взглядом. Рассел никогда не раздражался в разговорах с ней, ни по какому поводу. Неужели сегодня что-то случилось на работе? Может, он поругался с тем помощником продюсера, который всегда был такой сволочью? Или руководство Сети снова решило поменять время выхода его программы? Они как-то разговаривали об игрищах с сеткой вещания, и Рассел был в ужасе, что его собирались убрать из прайм-тайма. И ведь сегодня днем он сказал, что хочет о чем-то с ней поговорить. Что, если, упаси Боже, произошло что-то более страшное и по какой-то неизвестной, непредсказуемой, совершенно дикой причине Рассела уволили? Ведь нельзя же порвать с человеком в тот самый день, когда его уволили. Нельзя, если в тебе сохранились хоть какие-то остатки порядочности, ты не можешь… даже в этом же месяце. При одной мысли об этом Ли поежилась.

— Ли, что с тобой происходит? Уже несколько недель ты сама на себя не похожа, и я не представляю почему.

— Тебя уволили?

— Что? О чем ты говоришь?

— Я подумала, ты хочешь сообщить мне, что тебя уволили.

— Никто меня не увольнял. Я знаю, что сегодня должны были обговорить некоторые моменты, касающиеся нашей свадьбы, но мне кажется, гораздо важнее поговорить о тебе. В чем дело, Ли?

Что ж, лучшего случая не представится. Рассел буквально сделал ей подарок, дав идеальную возможность начать разговор. Она глубоко вдохнула, снова сжала кулаки так что ногти впились в ладони, и заговорила:

— Рассел, я знаю, это трудно… мне невыносимо даже думать об этом… но я хочу быть с тобой откровенна. — Она смотрела в пол, чувствуя, что Рассел наблюдает за ней. — Я считаю, что нам нужно на какое-то время расстаться.

Ну да, это не совсем правда — расставание на время подразумевает, что со временем все уладится, — но она хотя бы сумела что-то сказать.

— Что? — переспросил он.

Ли подняла глаза и увидела невозмутимого Рассела в полном недоумении, что еще больше вывело ее из равновесия.

— Я… мм-м… думаю, что нам нужно немного повременить. Чтобы все обдумать.

При этих словах Рассел вскочил с дивана и обнял ее.

— Ли, о чем ты говоришь — «повременить»? Мы обручены и должны пожениться, дорогая. Впереди у нас целая жизнь. Ты действительно хочешь отложить ее начало?

Объятия Рассела показались Ли наехавшим на нее автобусом. Кислород в легкие не поступал, и становилось все труднее не обращать внимания на давление и поплывшие перед глазами круги. Но она понимала, что должна перетерпеть.

— Рассел, я не уверена, что хочу, чтобы мы поженились, — мягко проговорила она, настолько мягко, насколько могла произнести такие жестокие слова.

Рассел молчал, и Ли могла бы подумать, будто он не рас слышал ее, если бы он не разжал руки и не вернулся на свое место.

Ли села рядом, достаточно близко для людей, тесно святых, но так, чтобы не соприкасаться:

— Расс, ты любишь меня? То есть — по-настоящему? Настолько, чтобы провести остаток жизни со мной и только со мной?

Он стоически молчал.

— Любишь? — настаивала Ли, думая — зная, — что ответ, конечно же, нет.

Если она так долго подозревала неладное, то и он, должно быть, тоже. Ей просто требовалось дать ему возможность сказать об этом.

Рассел сделал глубокий вдох, взял Ли за руку и улыбнулся.

— Разумеется, я люблю тебя, Ли. Поэтому и попросил стать моей женой. Ты моя невеста, моя любовь, мой друг. А я — твой. Я знаю, иногда делается страшно, когда понимаешь, что нашел такого хорошего человека, но, Ли, милая, это нормально. Не могу поверить, будто именно это беспокоило тебя последнее время. Всего лишь небольшой приступ малодушия. Бедняжка, мне жаль, что ты так долго носила это в себе.

Он остановился, чтобы снова обнять ее, но на этот раз Ли его оттолкнула. Его отказ слушать — действительно слушать — то, что она говорит, разозлил ее. Неужели так уж невозможно понять, что она не хочет выходить за него замуж?

— Рассел, ты меня не слушаешь. Ты знаешь, что я тебя люблю, но спрашиваю себя, не случайно ли все у нас совершилось так быстро, понимаешь? Ты начинаешь с кем-то встречаться в этом возрасте, и человек отвечает всем критериям — он красив, успешен и привлекателен, и все вокруг выходят замуж и спрашивают тебя, когда же ты обзаведешься семьей. И это постоянно тебя сопровождает. То, что может быть замечательными, приятными годичными отношениями в двадцать пять лет, внезапно приобретет совершенно иное значение в тридцать, тридцать два. Затем, не успел ты оглянуться, как уже обручаешься и посвящаешь свою жизнь кому-то, кого совсем не обязательно хорошо знаешь. Поскольку «самое время», что бы это ни значило. Боже, я плохо объясняю…

Взгляд Рассела, всего минуту назад источавший сочувствие и доброту, сделался стальным.