Я с рыданиями упала ему на плечо.

* * *

После того, как сестру продержали под замком больше двенадцати часов без предъявления обвинений, полицейским понадобилось лишь пятнадцать минут на ее освобождение — стоило им увидеть томик «Анны Карениной». Я ворвалась в участок, невменяемая от злости — на Поппи Парнелл, на мать, на сестру, на всех, — но даже меня удивила столь быстрая развязка. Я швырнула книгу невозмутимому полицейскому, объяснила, что это такое и как оно ко мне попало, — и меня провели в комнатку без окон. Я не поняла ее предназначения — то ли для допросов, то ли для ожидания, — а сопровождающий исчез раньше, чем я рискнула задать вопрос. Я сидела на пластиковом стуле под жужжащими лампами дневного света, яростно ковыряла кутикулу и игнорировала звонки тети и Калеба, которые не хотели отпускать меня в участок одну. Я приготовилась ждать не меньше часа и даже немного пожалела, что отдала книгу, — она помогла бы скоротать время, — однако вскоре другой полицейский привел Лани.

Я невольно ахнула: вид у нее был — краше в гроб кладут. Волосы жирными прядями прилипли к голове, лицо приобрело землистый оттенок, глаза ввалились, под ними залегли фиолетовые синяки. В левом глазу лопнул капилляр, и радужка будто плавала в море крови.

— Не советую покидать город до тех пор, пока не закончат экспертизу почерка из книги, — бросил полицейский сестре. Одарил меня жестким взглядом. — Вас это тоже касается.

— Прям сплю и вижу, как бы сбежать, — фыркнула Лани ему вслед.

— Выглядишь ужасно, — заметила я.

— Чувствую себя еще хуже, поверь. Пойдем отсюда.

Я последовала за сестрой по узким коридорам, и наконец мы вышли на улицу. Солнце уже готовилось нырнуть за горизонт, отбрасывало длинные тени на почти пустую стоянку. Я торопливо огляделась — наверняка Поппи Парнелл с оруженосцем-оператором поджидают в засаде, — однако никого не обнаружила.

В машине я вставила ключ в замок зажигания — но не повернула его. Взлянула на сестру, маленькую и взъерошенную на пассажирском сиденье. Лани смотрела перед собой, в покрасневших глазах читалось отчаяние, подбородок чуть подрагивал.

— Ты как вообще?

Она издала короткий лающий смешок, очень невеселый.

— Никогда в жизни не чувствовала себя такой задолбавшейся. А это о чем-то говорит.

Я с трудом сглотнула.

— Тебя ведь не арестовали, правда?

— Правда. Нельзя арестовать за преступление, за которое уже вынесен обвинительный приговор. — Лани презрительно шмыгнула носом. — Ну, так мне объяснили.

— Тебя не должны подозревать в убийстве папы. Особенно теперь, когда у полиции есть мамина записка.

— Спасибо, что принесла ее. И что приехала за мной. — Она помолчала, пожевала потрескавшуюся нижнюю губу. — Я так понимаю, Адам не явился, потому что еще не остыл? Злится на меня?

— Адам не явился, потому что я не сказала ему о своей поездке в участок, — призналась я. — Я плохо соображала, когда выскакивала из дома. Адам был у вас, совещался с твоим адвокатом.

— У меня есть адвокат?

— Один из лучших, если верить Эллен.

Лани вздохнула, посмотрела в окно.

— Видимо, он мне понадобится.

— Может, и нет. Адам позвонил адвокату еще до того, как явилась Поппи с маминым письмом. Оно все меняет.

Сестра пожала плечами.

— Хотя меня больше не подозревают в убийстве собственного отца, нужно еще убедить копов в том, что я не умышленно солгала про Уоррена, а это сложно.

Настала моя очередь пожимать плечами. Лани пристально посмотрела на меня.

— Ты ведь знаешь, что я не умышленно?

— Знаю…

Она уловила мою неуверенность; рот сестры искривился, лицо дрогнуло от боли.

— Неужели ты считаешь меня способной на такое?

Душу всколыхнуло знакомое негодование — опять сестра изображает из себя жертву! Я огрызнулась:

— Да ладно, Лани, можно подумать, вранье — совершенно не в твоем характере.

— Тебе я не вру. — Глаза у нее стали огромными и подозрительно заблестели. — Тебе я никогда не вру.

— Ты просто не всегда говоришь правду, да? Например, ты ни разу за тринадцать лет не сказала мне, что убийца — мама.

— Я сама не знала! — крикнула Лани. Она глубоко вздохнула, опустила взгляд, подергала сломанный ноготь. — Похоже на бред, Джози, я понимаю, но это правда. Я видела ее — теперь я уверена, что видела, — но не могла принять, не могла переварить. Я каким-то образом убедила себя, что передо мной Уоррен Кейв.

— Странно… — Я тоже вздохнула. — Я хочу тебе верить. Очень хочу. Только не представляю… Так не бывает. Ты не могла не знать, хоть и не признаешься.

— Я не знала, — твердо повторила она. — Клянусь. Иногда перед глазами вдруг вспыхивали какие-то картинки из той ночи, и мне казалось, что это, может, и не Уоррен… Но, Джози, честное слово, я не воспринимала их всерьез. Считала просто страшным сном. Один психиатр думал, что причина моих видений — посттравматический синдром, другой — что повышенная тревожность. Я посещала кучу докторов, мне прописывали горы лекарств, и никто — никто! — не предполагал проблем с памятью.

— Бог с ними, с докторами. А ты сама? Тебе никогда не приходило в голову, что ты ошибаешься? Никогда? Даже в тот раз, когда ты пыталась подушкой задушить маму? Помнишь? Можешь посмотреть мне в глаза и сказать, что ты душила ее не из-за того, чего якобы не знала?!

Лани вздрогнула, отвела взгляд.

— Не знаю, ясно? Может, из-за того, а может, и нет. Не помню толком. Я конкретно накачалась наркотиками в тот вечер. Все мои тогдашние мысли могли быть как наркотической паранойей, так и реальным воспоминанием. — Она впилась грязными ногтями в свою ладонь, поморщилась от боли. — Думаешь, мама потому и ушла? Решила, что я знаю?

— Вряд ли, — ласково сказала я. Видимо, меня биологически запрограммировали смягчаться при виде страданий сестры. — Да и в письме ничего такого не было. Раньше ты с мамой эту тему поднимала?

— Нет. — Лани яростно помотала головой. — С чего вдруг? К тому же ты помнишь, какой она тогда была. Даже если бы я что-нибудь вспомнила, разве смогла бы с ней поговорить? Сама подумай.

Я мысленно увидела безжизненное мамино лицо, ее тусклые пустые глаза — и внутри все оборвалось. Да, стать свидетелем убийства не посчастливилось моей сестре-близняшке, но, может быть, я тоже должна была догадаться? Вдруг я пропустила какие-то подсказки, не заметила чего-то в мамином поведении? Мне вспомнилась та страшная октябрьская ночь: как хлопнула дверь, как сестра выглянула в окно и побелела, как быстро затащила меня в шкаф.

— Лани, — неожиданно позвала я. — Помнишь, что ты сказала в ночь папиной смерти? Когда мы сидели в темном шкафу? Ты сказала: «Это я виновата». О чем ты говорила?