– А не утечешь ты, Андрюха, с мечом от нас навсегда? – прищурился Серега. – Сейчас навостришь лыжи, телефон сменишь, и останутся от тебя только фотокарточка да золотые слова: «Ждите, робяты, и я вернусь».

– Не охренел ты, Серый? Ты меня сколько лет знаешь?

– Знать-то знаю, но в таком деле, как у нас в селе говорят, сначала осмотрись, а потом вертись. Давай-ка я возьму меч.

– И что ты с ним в деревне делать будешь? На ворота вместо подковы прибьешь?

– А хоть бы и прибью. Все спокойнее.

Ганин двинул ногой трофейный мешок за спину и сказал:

– Ну, попробуй забери.

– И попробую, – шагнул к нему Серега, сжав кулаки.

– Ну, попробуй…

Они встали нос к носу, готовые сцепиться: две пружины, согни одну – и придет в движение другая. «Кто бы мог подумать, – промелькнуло у Ганина в голове. – Это ж Серега, Серый, Серенький, вчерашний друг и заступа. Вон какой стал! Кулачища выставил, дышит как конь». И со вздохом додумал мысль: «Сам-то не лучше». И вновь заговорило внутри проклятое лихо: «А вот не отдам меч!»

На счастье, влез между ними Степан, а то не миновать было бы крови.

– Прав, Андрей, – сказал он, отодвигая брата в сторону. – Разделить надо добро – больше шансов, что вывезем. А так, Сереня, примут тебя с мечом и монетами и плакали твои барыши. Армию помнишь? Что на учениях говорили? Рассредоточение и маневр – вот путь к победе.

Молчавший до сей поры Виктор Сергеевич кашлянул, отвлек на себя внимание ссорящихся.

– Ребята! – сказал он. – Сдать надо этот меч! И монеты сдать, пока не поздно.

– Кому сдать? – удивились все.

– Как кому? Кому следует. Кому мы танк сдали – вот им. Или Кузьмичу. Или в музей сразу. Не будет нам добра от этих трофеев. Жили мы себе, не тужили, шли, куда хотели, а тут… И часу не прошло, а уже бежим от кого-то. И перессорились все. Разве было такое раньше: чтобы с кулаками друг на друга идти? Не было! Вот и думайте сами. Не по нам эта ноша, избавляться от нее надо – и чем быстрее, тем лучше.

– Мы что, этим свиным рылам богадельня, что ли? – возмутился Ганин. – Одно им сдай, другое. А сдашь, еще будут в глаза глядеть, шкурить, протоколы оформлять. В тюрьму вон чуть не упекли. Хватит им подачек. Хотят сберечь историю, пускай идут и ищут ее сами. А я к погонникам больше не ходок.

– Согласен! – заступился за подельника, забыв недавнюю стычку, Серега. – Кузьмич на нас смотрит как на поганки, а мы ему клад неси? Накось выкуси! – он выпятил вперед дулю. – Да я мамке лучше на этот клад новый дом отстрою.

– Ребята, да что же вы! – попробовал еще достучаться до их здравого смысла Виктор Сергеевич. – Положат вас рядком в чистом поле.

– А ежели положат, то и пусть! – храбрился Серега. – Но подарков больше не понесем! Помрем свободными!

– Ну и черт с вами! Хотите пропадать – пропадайте. Но только знайте: я в этом деле не участник. И монеты в Москву не повезу, отказываюсь. И вообще выхожу я из банды! Живите, как знаете!

Сказав это, Виктор Сергеевич повернулся и решительно пошагал сквозь тьму в сторону лагеря, не забыв напоследок поддать ногой один из мешков.

Мешок звякнул богатством. Глаза остальных хищно устремились на него.

В лагере Ганин принялся будить Галю.

– Галюшка, тут такое дело, уходить нам надо, – сказал он.

– Как уходить? Куда?

Спросонья девушка моргала растерянно и часто. И вновь сердце его стиснуло дурным предчувствием: тот ли они выбрали путь, не кривенький ли? Может, прав был Виктор Сергеевич? Сдать, к чертям, трофеи, да забыть про них. И жить дальше, не бегая ни от кого.

– Да что случилось-то? – допытывалась Галя.

– Я тебе потом объясню, – он уже забрасывал в рюкзак ее вещи.

В двадцати метрах от них братья подняли съемочную группу. Неуклюже объяснялись перед ошалелыми, мало что понимающими людьми.

– Короче это, ребзя, – выступал за старшего Степан. – Не будет больше кина, расходимся мы. Так что собирайте манатки и по домам.

– Как по домам? А фильм? Мы фильм не досняли! – запротестовали телевизионщики.

– Сколько ж можно снимать? Мы с вами уж целую вечность валандаемся, а вы все не досняли. Кормим вас, поим, в земле лазим, а вам все мало? Нет, ребзя, походили, погостевали, пора и честь знать – расходимся, закончен сезон.

– Да какая же неделя? Всего два дня и походили!

Степан не нашелся, что на это ответить. Всплеснул руками, оглянулся на Сереню, ища поддержки.

– Нет, ты глянь на них! Прижились, как кукушата, и уходить не хотят.

– У нас всегда так, – вступился Сереня за брата. – Традиция. В ночь с какого там на какое… Ага. В ночь с двадцатого на двадцать первое августа, обязательно ночью, встаем мы на рассвете и закрываем сезон. Говорим: «Прости-прощай, мать-природа, дай бог, в следующем году свидимся».

– Сегодня не двадцать первое, – возразил курчавый Игорь.

– А какое?

– Восемнадцатое.

– Ну, восемнадцатого, значит, закрываем. Что ты ко мне прицепился, черт кучерявый! – разозлился Серега. – Сказано тебе, уходим – значит, уходим. Иди в монтажную или куда вы ходите – и монтируй фильм из того, что есть!

Виктор Сергеевич паковался в стороне молча.

Улучив момент, Ганин подошел к нему.

– Вы что это, Виктор Сергеевич? И впрямь решили нас покинуть?

Тот буркнул в усы что-то неразборчивое. Но затем, видимо стараясь справиться с раздражением, поднял глаза.

– Ты же все понимаешь, Андрей! – в голосе его послышались Ганину почти просительные нотки. – Понимаешь, на какой сук влезли, а уперся как баран, и все равно пилишь его, пилишь.

– Пилю, Виктор Сергеевич, – согласился Ганин. – И надеюсь, что он достаточно толстый и моих сил не хватит, чтобы его перепилить. Принеси мы сейчас клад Кузьмичу, что он скажет? Задабривать пришли, дань собрали. Уйдем от него как оплеванные – ни клада больше нет, ни к себе уважения. А мне уважение дорого, я его не в канаве нашел. Тридцать лет искал не для того, чтоб Кузьмич им подтерся.

Он мог бы еще добавить, что не только уважение ему дорого, но и золото. Что блеск его уже успел поселить в нем дурную грезу о богатстве – в нем и в простодушных братьях. Но не добавил. Слишком часто Виктор Сергеевич становился голосом его совести. Постарел он, что ли? Все совестит да нагоняет тоску. Хватит, наслушались.

– Проскочим как-нибудь, – сказал Ганин.

– Не будет в этот раз «как-нибудь», Андрей! Не хочешь нести клад Кузьмичу – в Новгород неси, сдай областным властям.

– Вы сами все знаете: решение принимает сход. По итогам схода братья – против, я – вроде как сомневаюсь, вы один – за то, чтобы сдать трофеи. Значит, на стороне братьев большинство. Ничего не попишешь.