— Настя, а что в самом деле, сними ты этот чулок, жарко же, — подыграл я Котянычу в расчете хоть на мгновенье отвлечь его внимание.

Как назло, в тот же миг позади раздался звук неясного происхождения, может, донесся через стену из соседской квартиры — не то зашуршало, не то заскрипело… Вместо того, чтобы контролировать реакции Воронова, я сам обернулся.

— Не надо дергаться, — раздался голос над ухом, после чего в то же ухо уперся твердый предмет, в котором без труда можно было угадать ствол.

Краем глаза я заметил, что человек, сумевший подкрасться почти бесшумно, одет в белый плащ.

— А эту штуку давай сюда.

Досадуя на свой недоразвитый слух, но сохраняя при этом неподвижность головы, я расстался с «Береттой».

— Вот так — хорошо, — ухмыльнулся Воронов. — А знаешь, ведь еще вчера я сомневался насчет тебя, потому что не был уверен… насчет тебя и Насти. Когда ты в одиночку собрался на Корнищева, я решил, вот пусть судьба и рассудит. Вообще-то я ставил против тебя пять к одному. Но всякое в жизни случается… Все-таки что там в Боровом произошло? Да ты не ерепенься! Чего уж теперь из себя Зою Космодемьянскую изображать? Давай рассказывай все, как есть… Да мне собственно наплевать. Сегодня вечером сам все узнаю…

Во всяком случае дырявить себе чайник он не собирается.

— Пять к одному, — ответил я. — Шесть тел. Один был со мной. Ты его не знаешь.

— То есть всех положили?! А вас сколько было?

— Двое и было.

— Солидно! Не думал, что с Корнищевым можно так запросто обойтись… Ну так я говорю, еще вчера насчет тебя сомневался. А теперь уж извини. Сам не оставил мне выбора. А что, правда, у тебя, с ней ничего не было?

Он кивнул на Настю.

— Правда.

— Вот видишь, мог бы жить да жить, если бы сидел в Новосибирске… Ладно, вопросы есть?

— Не пробовал обращаться к психиатру?

— Предпочитаю испытанные народные средства, — осклабился Воронов.

— Психиатр дешевле бы обошелся.

— Предпочитаю на таких вещах не экономить. Один раз живем… Вижу, вопросов больше нет. А пожелания? Не хочешь с ней трахнуться? Напоследок…

Может, и хотел бы, но не напоследок.

— А посмотреть?.. Встань, Настенька… Встать, я сказал!.. На чем мы остановились?.. А, снимай чулок… Стоп! Повернись спиной! Теперь снимай… Только медленно… Забыла, как снимать нужно? Туфель надень… Теперь юбку Вниз. Медленно.

Схлынувшая было синева медленно возвращалась в голову Воронова. Стоявший сбоку плащ задышал чаще, а может, мне показалось. Во всяком случае сглотнул слюну… Настя возле дивана медленно стаскивала через ноги юбку, сам я в это время занимался некими осторожными манипуляциями…

— Нет. Так мне не нравится! — передумал Котяныч. — Это театр одной актрисы для одного зрителя. Извините, ребята, вам придется выйти… Пакля, ты там на кухне пока на него наручники нацепи, а клюв скотчем заклей. Потом решим, что с ним делать. Да, и карманы проверь!

Раньше надо было карманы проверять.

Я выстрелил через куртку. Парня в плаще отбросило в сторону. Выхватив оружие, я выстрелил в сторону синеющей маски. Котяныч сказал «Ай!» и правой рукой схватился за левое запястье. Его пистолет лежал на столе… Третьей пулей я пригвоздил тяжело копашащегося у ног Паклю. При чем здесь Пакля? Странное какое погоняло! А может, не Пакля, а просто мне так послышалось…

Лицо Котяныча меняло цвет, как светофор. Синева уступила место молочной бледности. Запястье сильно кровило, густая река быстро ползла по брючине к ботинку.

Быстро натянув юбку на прежнее место, Настя молча взирала на происходящее и выглядела почти спокойной. Нет, просто физиономист из меня нулевой. Закрыв рот рукой, опустилась на диван… Сейчас еще и стошнит ко всей прочей крови. И опять я ничего не понял. Как будто процеживая слова сквозь пальцы, Настя прошипела:

— Ну что, онанист поганый, зритель в театре одного актера, не успел кончить?

— Я не онанист, я — импотент, — неожиданно спокойно возразил Воронов. — У меня после тебя ни одной женщины не было, и даже эрекции не было с тех пор, как ты меня бросила!..

Никогда раньше мне не доводилось слышать столь изысканного объяснения в любви. Я даже почувствовал себя неуютно, вроде бы, я лишний в этой комнате… Я сейчас скажу одну глупую мысль, ну, так я ведь академиев не кончал… Вдруг пришло в голову, что мне проще продырявить чью-то печень, чем просверлить дыру в чьей-то чужой душе и заглянуть через эту дыру. Глупо? Я предупреждал. Ненавижу откровения. Ненавижу при этом присутствовать, как будто на меня блюют вонючей кашицей из переваренных чувств.

Настя не нашлась, что ответить, а Воронов, вроде, не собирался продолжать, призадумался, склонившись над рукой. Пауза затягивалась.

— В тюрьму не пойду! — заявил Котяныч бледным голосом, не поднимая головы. — Стреляй, Серега, не ссы.

Проблема в том, что я ни в кош не стреляю без острой необходимости.

— Я в тюрьме задохнусь от… Я на свободе-то задыхался… Стреляй, говорю.

Я медлил.

Не поднимая головы, утиный Котяныч просверлил мое сознание и уяснил ситуацию. А уяснив, сделал резкое движение в сторону лежащего на столе оружия. Возможно, он вовсе не ставил перед собой задачу добраться до пистолета… Зато подарил мне возможность выстрелить…

Настя все еще сидела, зажав рот рукой.

— …Куртку жалко, — пробормотал я, разглядывая дыру в ткани. — Финская. И фирма хорошая — «Лухта».

Дыра получилась безобразная — двойная, еще после Корнищева.

Двадцать второго апреля, когда расцветает земля, по сотовому позвонила незнакомка:

— Вы меня не знаете, — сразу сообщила она. — Я недавно вернулась из Америки. У меня для вас посылка. Как вам удобнее ее получить?

Договорились встретиться вечером у Оперного.

— Я такая блондинка, — объяснила она. — Буду в джинсах и в желтой замшевой куртке.

— Я тоже буду в джинсах. У меня такое интеллигентное лицо. И на всякий случай я буду держать в руках журнал «Мурзилка» за сентябрь прошлого года.

Тоненькая загорелая блондинка лет двадцати пяти, пахнущая зелеными американскими лужайками, явилась на встречу с пухлым пластиковым пакетом.

— От Насти, — объяснила она, мило улыбаясь.

— Вы из Америки проездом или как? — спросил я, улыбаясь в ответ.

— Я вообще-то из Новосибирска, а там проработала год, в Стэнфорде, в доме для престарелых.

— Няней?

— Вела кружок по вышивке.

— Много зарабатывали?

— Вовсе нет — питание, проживание, дорогу оплатили… Зато язык подучила, я наш иняз заканчивала… Страну посмотрела…