На мумии мы уже просто не обращали внимания. На мгновение я подумал о том, что под нашими ногами — нормальные люди, только засушенные. У каждого имя, судьба, планы на жизнь. Но верилось как-то с трудом.

Между тем в воздухе сгущался кислый ядовитый запах, он уже мешал дышать. Мне хотелось чихать, но со сломанными ребрами это настоящая мука, и я хватал себя за нос, сдерживаясь. Вскоре я заметил, что вода под ногами стала какая-то другая — желтоватая, с радужными пятнами.

И наконец все стало ясно. Из дымки выплыл огромный покореженный корпус, весь в пятнах гари. Над ним курился медленный усталый дымок. Это был не реаплан — таких больших реапланов не бывает. Перед нами мок в болоте типовой космический транспорт, из тех, что каждый день садятся в порту.

Мы долго смотрели на него издалека, я не решался подходить. Рухнувший в болото звездолет выглядел зловеще. Погибшие корабли или самолеты всегда угнетают своим видом, а уж что говорить про межзвездное судно?

— Беня, я думаю, надо уходить отсюда, — сказал Щербатин. — А то отравимся горючим.

— Может, там кто-то уцелел?

— Покричи. Но скорее всего уцелевших уже забрали спасатели. А мы, как всегда, в пролете.

— Нет, Щербатин, мы не можем просто так уйти, — решительно возразил я, хотя находиться тут было не очень-то приятно.

Я обошел звездолет вокруг несколько раз, приблизился, осмотрел внимательно, покричал. Мне ответило безмолвие. Здесь не было никого, кроме уродливых сушеных человечков. Они валялись целыми грудами.

— Может, спасатели еще не прилетали? Он ведь совсем недавно упал. Погляди сам — гарью еще пахнет и горючее вытекает.

— Не знаю, — вздохнул Щербатин. — Ничего не могу сказать.

— Я, пожалуй, оставлю тебя где-нибудь поблизости. А сам еще похожу, внутрь залезу. Может, найду что-нибудь полезное.

— Как хочешь, Беня. Найдешь там пожрать — оставь мне немножко.

Я пошел искать место, где оставить Щербатина. И вообще, нам пора было остановиться на отдых. Правда, привал без горячего обеда получался грустным, но что ж поделать?

В полусотне шагов от транспорта поднимался сухой берег. Кажется, болото здесь кончалось, что немало меня обрадовало. Я уже шагал по твердой земле, появились крепкие прямые деревья. Правда, кислятина в воздухе продолжала разъедать легкие, и я стремился унести Щербатина подальше.

— Знаешь, у меня почему-то живот болит, — пожаловался он вдруг.

— Только живот? У меня все болит.

— Я не про это. В нескольких местах сверлит, как будто… Ну, не знаю. Все равно что окурком потыкали. Погляди, может, какие-то болячки вскочили?

— У меня, кажется, тоже. Наверно, покусали какие-нибудь комары. Сейчас остановимся и посмотрим. А вернемся на базу — у санитаров проверимся.

— Ага, — оптимистично согласился Щербатин.

Я все же не выдержал и задрал куртку у себя на животе. И нашел несколько бледно-розовых пятнышек. Действительно, очень походило на укусы насекомых.

И тут передо мной возникла галлюцинация. Я сам решил, что это галлюцинация. В реальности такого просто не могло быть.

На сухой лужайке под деревьями стоял широкий белый купол и мачта радиосвязи. Пахло едой — хорошей едой, а не комбикормом. Возле купола дымился костер, над ним склонилась молодая женщина в серо-синем комбинезоне.

Я так и застыл на месте с открытым ртом. Слова застряли у меня в глотке. Женщина подняла глаза и крайне озадаченно уставилась на нас. Потом повернулась и кого-то позвала. Из купола вышли еще двое в таких же комбинезонах. Потом еще две женщины показались из-за деревьев. Я заметил, как одна из них тут же положила руку на большую кобуру, пристегнутую к бедру.

— Здравствуйте, девочки! — радостно крикнул Щербатин. — Извините, что не снимаю шляпу — шляпы нету!

Я бы умер от обиды, если б все это оказалось плодом моего воспаленного воображения. Но это было не видение и не сон. Живые люди, настоящая еда… Сначала они нас боялись — еще бы, с моей-то обугленной рожей… Но потом разглядели обрывки пехотной формы, разобрали наши бессвязные возбужденные крики.

Наконец нас подпустили.

В этот момент мне не страшно было бы умереть. Казалось, никогда в жизни я уже не буду счастливее. Нас усадили на травку, счистили грязь и корки крови, накормили горячим.

Потом меня накачали какими-то препаратами, и все мои боли исчезли бесследно. Я сидел на травке и блаженно щурился, я был в раю.

Позже мы узнали, что заботливая женская команда — экипаж грузового транспорта, который потерпел аварию, налетев на блуждающий энерголуч. Транспорт доставлял «пустышки» — клонированные человеческие заготовки для возвращения к жизни таких, как Щербатин. База уже была извещена о катастрофе, с минуты на минуту могли прибыть спасатели.

Меня особенно растрогало, что никто не спросил про мое холо, никто не потребовал сотню-другую уцим за оказание спасательных услуг. Женщины-пилоты имели не ниже шестого холо, а богатые люди — они часто добрые.

Мы еще не знали, что авария космолета оставила наш оккупационный корпус без «пустышек» на ближайшие два периода.

* * *

Я, конечно, не надеялся, что на базе нас ждут фанфары, ковровая дорожка и банкет в честь счастливого спасения. Я ждал хотя бы сочувствия, хотя бы проблеска радости или удивления у тех, кто принимал нас после всех кошмаров, пережитых нами в болотах.

Я надеялся зря. Никому не было до нас ровным счетом никакого дела. Мы заняли привычное место на общем конвейере, словно просто ненадолго отлучались.

Нас поместили в так называемую больницу. Нам оказали первую помощь. Щербатин лежал через пять кроватей от меня, мы могли желать друг другу спокойной ночи перед сном.

Два дня я только ел и спал. На третий я проснулся от резкой боли в животе. Те розовые пятнышки, что появились еще на болотах, стали вишневыми с темными точками посередине. Они пронзительно болели.

Я позвал санитара — такого же безрукого, как я, бывшего пехотинца. Он долго разглядывал мой живот, морщил лоб, скреб затылок и всячески выражал озабоченность. Потом сказал, что дает мне направление к медику.

В специальной комнатке госпиталя проверили сканером мой социальный номер. Я чуть не рухнул без чувств, когда узнал, что у меня нулевое холо и ноль уцим в активе. Спорить было бесполезно — это больница, а не собес.

Как совершенно «нулевого», меня отправили к медику на общих основаниях. Я оказался в тесном коридоре, где стояли или сидели на полу с полсотни таких же «нулей». Очередь не двигалась. Некоторое время я ждал, разглядывая других пациентов. Боец рядом со мной постоянно задирал куртку и расчесывал огромную язву на груди. У другого была распухшая нога, похожая на гнилое полено. Он то и дело дул на нее, засучив штанину.

Еще один, весь блестящий от пота, трясся и мотал головой так, что разлетались слюни. Его сосед периодически сдувал мелких мошек, которые норовили совершить посадку на его щеку, превратившуюся в сплошной гнойный волдырь. Рядом маленький изможденный пехотинец с искусанными губами тихонько выл и сжимал ладонями виски, страдая от нестерпимых головных болей.