Мы с сестрами переглянулись, стараясь сохранять невозмутимые лица.

— Неужели? — отозвалась Эмили. — Книгу?

— Да, — с энтузиазмом подтвердил папа. — Смотрите, ее уже издали: три тома в хорошем переплете, бумага высшего сорта и очень четкий шрифт.

— Приятно, что тебе понравилось качество издания, папа, — заметила я.

— Не только, — ответил отец. — История всецело захватила меня. Я читал весь вечер. Понятно, отчего критики так всполошились.

— Ты должна показать мне эту удивительную книгу, Шарлотта, — заявила Эмили, едва покосившись на меня.

— Возможно. — Я улыбнулась одновременно ее забавной гримаске и отцовскому одобрению. — Но, папа, до сих пор я скрывала свою работу от других и хочу, чтобы так оставалось и впредь. Пожалуйста, пообещай сохранить мое авторство в секрете.

— Еще чего! Это серьезное достижение — опубликованная книга, которой вся Англия возносит похвалу. Разве ты не гордишься?

— Горжусь, папа, но не желаю становиться известной личностью. В особенности мое авторство должно быть тайной в Йоркшире. Я умру, если однажды незнакомец заявится к нам в дом без приглашения и сунет нос в мою личную жизнь. Хуже того, если бы во время работы я думала о том, что мою книгу прочтут знакомые, это сковало бы меня по рукам и ногам.

— Что ж, так и быть. — Отец глубоко вздохнул. — Какая досада! Как бы мне хотелось поделиться новостью с коллегами. Уверен, мистер Николлс пришел бы в восторг.

— Мистер Николлс? — Я внезапно залилась краской. — Мистеру Николлсу неинтересна литература, папа. Уверяю тебя, ему было бы все равно. Пожалуйста, пообещай, что ничего ему не расскажешь.

С огромной неохотой папа согласился.

* * *

Издатель моих сестер, мистер Томас Ньюби, к сожалению, не обладал деловыми качествами и благородством господ Смита и Элдера. Мои сестры страдали от томительных отсрочек, промедления и нарушенных договоров и все же отказались передать свои работы «Смит и Элдер», поясняя, что не желают покушаться на мой успех.

К еще большему разочарованию сестер, когда в середине декабря их романы наконец увидели свет — опубликованные под псевдонимами в едином трехтомнике, в котором «Грозовой перевал» занимал два первых тома, а «Агнес Грей» третий, — выяснилось, что книги дешево переплетены в серый картон. Вместо позолоты названия и имена авторов были напечатаны простой черной краской на крошечном квадратике дешевой белой бумаги, приклеенной к тканевому корешку — единственной полоске ткани во всем трехтомнике. Титульная страница первого тома ошибочно гласила: «Грозовой перевал, роман Эллиса Белла в трех томах», как если бы романа Анны не существовало. А еще книги изобиловали опечатками. Почти все ошибки, которые Эмили и Анна с таким трудом исправили в корректуре, благополучно перекочевали в окончательный вариант.

Однако еще более неприятным оказалось мнение критиков. Рецензия на «Грозовой перевал» в январском «Атласе» была такой унизительной, что я едва осмелилась показать ее Эмили, но та лишь презрительно засмеялась.

— «Среди действующих лиц нет ни единого персонажа, не достойного самой пылкой ненависти или ледяного презрения», — вслух прочла Эмили одним снежным утром. Она лежала на коврике у огня, Кипер лениво растянулся у нее под боком. — О! Я знала, что не следует предлагать мою книгу к изданию.

Сестра с отвращением швырнула мне журнал.

— «Британия» похвалила «Грозовой перевал», — возразила я. — По их мнению, в твоем сочинении заметна «оригинальная мощь».

— И что его, несомненно, породил «мало повидавший ум», — усмехнулась Эмили.

— Но это правда, — вмешалась Анна, которая прилежно шила на диване со спящим Флосси под боком. — Мы все обладаем весьма скудным жизненным опытом.

— Что опыт по сравнению с воображением? — воскликнула Эмили. — И почему они все ноют, что в романе нет ни цели, ни морали? Разве в каждой книге нужна мораль? Разве не ценно само по себе исследование ожесточающей силы и последствий ничем не скованной страсти?

— Ценно. Другие так и пишут, — ответила я. — Разве ты забыла рецензию в «Дуглас Джерролдс уикли»?

— Он называет книгу странной и сбивающей критиков с толку, — кисло произнесла Эмили.

— Он также говорит что «ее невозможно забросить на середине, — начала я цитировать по памяти. — Мы настоятельно рекомендуем всем любителям новизны найти этот роман, поскольку не сомневаемся, что они никогда не читали ничего подобного».

— Тоже мне похвала, — фыркнула Эмили.

— Радуйся, что твою книгу вообще заметили, — тихо промолвила Анна.

Я с болью на нее посмотрела. Ее книгу почти не обсуждали. Немногие критики, которые упомянули «Агнес Грей», указали лишь, что ей недостает мощи «Грозового перевала», зато она «намного приятнее» по части темы и трактовки.

— Мне кажется, — в утешение сказала я, — что не следовало представлять ваши работы вместе, поскольку это совершенно разные истории, как по сюжету, так и по характеру.

— Критики надо мной не властны, — решительно заявила Анна. — Я творю кровью сердца. Все остальное не важно; мыслями я уже с новым романом.

— И все же к милой и нежной «Агнес Грей» отнеслись бы более благосклонно, выйди она отдельной книгой. Боюсь, ее затмила более жестокая и драматичная история Эмили.

— Нас обеих затмила твоя история, Шарлотта, — спокойно констатировала Эмили. — «Джейн Эйр» полюбилась и читателям, и критикам. Она непогрешима.

— Неправда… — начала я.

Эмили встала на колени и взяла меня за руки, глядя с глубокой любовью.

— Молю, чтобы холодный прием наших книг не испортил удовольствие от твоего триумфа, Шарлотта. «Джейн Эйр» — чудесный роман. Мы обе гордимся тобой.

В отличие от критиков папа, узнав, что все его три дочери издались, был одинаково восторжен в своей радости и похвале.

— Я давно что-то подозревал, — засмеялся он, услышав новость, — но мои подозрения оставались смутными. Я был уверен только, что вы, девочки, непрерывно пишете, и явно не письма.

Несмотря на наши возражения, папа поместил все шесть томов «братьев Белл» на маленьком столике в своем кабинете. Он с гордостью собирал газетные и журнальные рецензии на наши романы, старательно помечая вырезки датами публикации. Не раз я замечала, как отец перечитывает эти рецензии, когда стучала в дверь его кабинета и заглядывала объявить о визите мистера Николлса. Папе приходилось быстро убирать свои драгоценные вырезки в конверт и прятать в тайное место.

Весь прошлый год я видела мистера Николлса почти каждый день, но неизменно мельком, и мы редко обменивались более чем парой фраз. Однако, в отличие от нашего беспутного брата и простых и исполнительных слуг, мистер Николлс был умным, пытливым и наблюдательным человеком, и потому уберечь наш секрет от него было непросто. Много раз мистер Николлс являлся в пасторат одновременно с почтальоном, который приносил письма и посылки от лондонских издателей. Эти загадочные свертки зажигали огонек любопытства в глазах викария, но мы с сестрами всегда исчезали со своими трофеями, не проронив ни слова объяснения.