Было время, когда похожим образом меня беспокоила и Сабрина. После сложной первой беременности она каким-то образом умудрилась забеременеть снова, причем всего лишь спустя пятнадцать месяцев после рождения нашего первенца. Я не хотел второго ребенка, просто какая-то нелепая случайность заставила меня смириться с мыслью о том, что я стану отцом еще один раз, после чего последовала эта ужасно сложная, утомительная беременность. Я долго уговаривал Сабрину лечь на сохранение в больницу, ссылаясь на безопасность для ребенка, но на самом деле мне просто претила роль её няньки. В итоге Сабрина практически всю свою беременность провела под наблюдением врачей и всё равно не смогла выносить второго ребенка до конца срока: Пэрис родилась семимесячной, а сама Сабрина едва выжила в этих родах.

За семью месяцами воздержания от сексуальной жизни последовали еще семь не менее нудных месяцев восстановления Сабрины, и хотя я вновь воспрял духом после того, как она подпустила меня к своему телу, я вдруг понял, что мне этого мало. На протяжении четырнадцати месяцев я уговаривал себя не поддаваться искушению изменить своей жене. У меня на воздержание от подобных действий было ровным счетом две причины: 1) Я всё еще любил Сабрину; 2) В моем понимании, к тому моменту я уже успел стать слишком благородным, чтобы изменить своей жене. И дело было не в том, что я не смог бы ей солгать, дело заключалось в том, что я боялся, что рано или поздно информация о моей измене каким-то образом всплывет на поверхность будничной реальности некрасивым масляным пятном и замарает мою безупречную репутацию. В итоге я не заметил, как затаил обиду на Сабрину за то, что я не мог позволить себе изменить ей. Думаю, это случилось сразу после нашего первого секса, случившегося после второй её беременности. Он был хорош, но я вдруг осознал, что упустил шанс длинной в четырнадцать месяцев. Я мог трахать любую куклу из любого бара, но осознание того, что за моей спиной стоит Сабрина, не позволило мне этого сделать даже когда Сабрины не было рядом. Если бы у меня был еще один подобный шанс – я бы не задумываясь им воспользовался, я бы перетрахал всех, но у меня была только Сабрина…

В итоге наш секс стал более жестким, что мне нравилось, но моя обида на Сабрину с каждым годом нарастала всё больше и отчетливее. В итоге, спустя пять лет после рождения Пэрис, я начал убеждать свою жену завести еще одного ребенка. Говоря ей о том, какие у нас замечательные дети – которых я мог не видеть сутками – и о том, что я хочу от своей любимой женщины иметь еще хотя бы одного ребенка, я думал лишь об освобождении. Я надеялся как минимум на то, что Сабрина вновь сляжет на полгода в какой-нибудь vip-клинике, и я смогу за это время насладиться другими женщинами, но желал я даже не этого. Я хотел, чтобы Сабрина ушла из моей жизни как настоящая героиня. Развод с ней был для меня недопустим: развестись с такой женщиной означало бы признать своё поражение, а сама только мысль о том, что моя жена после развода со мной может быть удовлетворена другим мужчиной буквально выводила меня из равновесия. Нет, Сабрина должна была и остаться моей навсегда, и уйти от меня безвозвратно. Рождение третьего ребенка – самый лучший вариант. Она бы не пережила третьи роды, я был в этом уверен. Первая беременность далась ей сложно, вторая её едва не прикончила, но третья, я почти был уверен в этом, свела бы её в могилу. Я бы стал отцом-одиночкой, самым настоящим героем в глазах любой женщины, от одной лишь моей истории о сложностях подобной ноши раздвигающей передо мной ноги. Да, я жаждал такой истории своей жизни. Как бы сильно я не любил Сабрину, не менее сильно я желал иметь других женщин. Я бы так сильно уважал память своей героически почившей жены, успевшей подарить жизнь еще одному моему отпрыску, что второй раз ни под каким бы предлогом не женился и не завел для рожденных ею мне детей мачеху – просто нанял бы для них няньку. Молодую, с упругими бёдрами, знающую толк в минете. Я бы менял нянек одну за другой, но основным моим блюдом были бы женщины из ночных клубов – самые развратные и не знающие тормозов, какой была Урсула.

У меня были такие планы, такие надежды на своё будущее, но моя сильная и независимая Сабрина нагнула меня даже в этом вопросе. Она отказалась от идеи с третьим ребенком и даже начала пить противозачаточные, словно подозревала, что я могу навязать ей третью беременность насильно. Видимо я слишком настойчиво требовал от нее доступ к её яйцеклетке и, скорее всего, я бы и вправду получил этот доступ применив один-два-три раза силу, но моя женушка слишком уж заморочилась над решением этого вопроса и даже свои противозачаточные таблетки спрятала от меня так, чтобы я не смог их найти и заменить содержимое заветной коробочки. Очень умная женщина, очень… Гордость о том, что я подмял её под себя, сделал своей женой и матерью своих детей, меня переполняет по сей день. Как и моя обида на нее. Обида за то, что я не могу ей изменить, хотя это самое яркое моё желание, самое сильное, пожирающее меня изнутри ежедневно…

Естественно мои мысли не могли никак не повлиять на наши взаимоотношения. Сабрина охладела ко мне, словно могла читать мои мысли, и я охладел к ней тоже, но только потому, что мне было стыдно осознавать, что эта женщина сильнее меня, и тот факт, что она мне принадлежит, скорее всего просто результат моей удачливости, а не моих стараний. Скорее всего ей просто не повезло в день, когда она раздвинула ноги передо мной – она просто споткнулась, а я успел ей вставить. В моём случае это чистая случайность умноженная на удачу, в её случае это та же чистая случайность, только умноженная на невезение. И теперь она моя, со всеми потрохами. Я заставляю её воспитывать наших детей, я заставляю её поддерживать мой бизнес, приписывая результат её работы к своим успехам, я заставляю её быть рядом со мной. Я вижу, что она уже не любит меня, что между нами остался только секс, что она в свои тридцать восемь трижды в месяц трахается с мужчиной на десять лет старше себя, хотя с такой фигурой она могла бы с легкостью рассчитывать на мужчину на десять лет моложе её самой. Она – мой трофей, работающий на меня, словно изумрудная белочка в золотом колёсике. Самое страшное для меня – потерять эту белочку, и я это осознаю так же отчётливо, как Сабрина не осознает, что самое страшное для неё – оставаться под моим колпаком. Но ведь она всё ещё не осознает. Я не даю ей время на осознание: она слишком занята моим бизнесом, целиком и полностью лежащем на её плечиках, и способным рухнуть, поведи она этим плечиком в сторону; она слишком занята моими детьми; она слишком занята своей дурацкой благотворительностью – у нее попросту нет времени на то, чтобы подумать, чтобы осознать… Даже когда три года назад на пороге нашего дома возник Джастин, она не успела вовремя всё понять, так сильно она была занята всеми моими делами, как я подбросил в наше гнездо этого кукушонка, и вот она уже кормит не своего птенца, думая, что это нормально, потому что так думаю я. Принятие в лоно нашей семьи Джастина – это очередная моя победа над Сабриной, очередной мой триумф, позволивший мне трахать свою женушку еще более ожесточенно, позволивший ей отдаваться мне с еще большей яростью…

Я вспомнил об Урсуле за полгода до женитьбы на Сабрине, с того момента я начал перечислять на оставленный мной ей счет по тысяче долларов ежемесячно, хотя и не был уверен в том, что она до сих пор воспитывает рожденного от меня ею сына и не бросила его на ступенях какого-нибудь замшелого монастыря в лучшем случае, в худшем – за каким-нибудь мусорным баком в злачном переулке. Сейчас я понимаю, что перечислял ей эти деньги просто за те яркие воспоминания, которые она мне оставила, да и тысяча долларов – это сущие копейки, которых Урсула вполне стоила. Ежемесячно я проверял этот счет: деньги с него снимались практически сразу после их зачисления. Так что свои честно заработанные алименты за воспоминания о прошлом Урсула получала от меня регулярно, о чем Сабрине знать было вовсе незачем, и она впоследствии так и не узнала – Джастин у меня вымахал парнем что надо, сразу понял, о чем трепаться в моей семье стоит, а о чём лучше помолчать. Впрочем, когда он появился на пороге моего дома, я сначала принял его за нытика. За пару дней до своего прихода ко мне он потерял свою мать и явился к нам с покрасневшими глазами, но я не предал тому большого значения, решив, что парень еще слишком молод и, возможно, сентиментален, так что ему просто нужно дать немного времени прийти в себя, и он еще себя проявит. Так и вышло. Парень оказался крепким орешком и быстро восстановил своё душевное состояние, а вот меня еще долго не отпускала новость о том, что моя Урсула скончалась от передозировки наркотиками. Я еще месяц ходил как в воду опущенный, хотя всегда знал, что не хочу встретиться с Урсулой вновь – не хотел рушить воспоминания о её юном теле тем, во что оно могло превратиться по прошествии стольких лет. Я хотел оставить её себе вечно молодой, вечно страстной, неудержимой и ненасытной… И у меня это получилось. Как и получилось скрыть злачную историю моей прожженной молодости от Сабрины, которая до сих пор даже не подозревает о том, что у меня были проблемы с наркотиками – мои родители не хуже меня умеют держать язык за зубами. Но эти старпёры не были бы собой, если бы они, обожающие дедушка с бабушкой для Зака и Пэрис, так резко и хладнокровно не оттолкнули от себя Джастина. Однако именно это их хваленое хладнокровие неожиданно и помогло мне в осуществлении своего плана по “воссоединению” семьи. Бедный парень, обожавший свою слишком рано скончавшуюся любимую мать, после необоснованно жестокого выпада моих родителей в его сторону стал казаться Сабрине еще более несчастным, что помогло ей принять его в лоно нашей семьи, хотя она Джастина, безусловно, в итоге так и не смогла полюбить. Пэрис – вот кто был без ума от нового братца, из-за чего Зак не так уж сильно горел восторгом от его появления в наших жизнях, ведь старший, более видный и внешне похожий на его отца парень, занял многовато места в нашей семье, отодвинув его, прежде единственного сына и брата, на второй план. Да, я Джастина не поставил на один пьедестал с Заком, я именно отодвинул Зака с первого места на второе, потому что Джастин, в отличие от мягкотелого Зака, сразу проявил себя, как достойный преемник – он отказался от моего богатства и моих привилегий в первую же минуту нашей встречи, и я оценил этот его благородный порыв. Я понял, что этот мой сын меня не подведет.