— Вот сволочь! — возмутился сразу всё понявший Бова.

— Готов притвориться мертвым или раненым, — не обращая на него внимания, продолжал Николай. — Ты тоже можешь на время изобразить что-либо подобное.

— Уверен, что она вернется? — спросил Зотов.

— Попутки тут исключаются, до города сто кэмэ, пешком не дотопать, единственный огонек в округе этот, — ткнул пистолетом в догорающую свечу. — Вернется. Мы отъехали всего ничего. Я подождал, что она передумает, и только потом решил вернуться и сказать тебе всё, что сказал.

— Шеф, не соглашайся, — закричал Бова. — Ты мимо, а он в тебя. Скажет потом, что нечаянно.

— Без комментариев… — огрызнулся Николай. — Зато мы раз и навсегда убедимся, на кого из нас ей наплевать. Возможно, на обоих сразу, что, по-моему, более вероятно. Мы с тобой избавимся от сомнений, а она… Ей это пойдет только на пользу. Не девочка, пора определяться.

— Зачем?! — снова закричал Бова, озадаченный молчанием Зотова.

— Давай без эмоций, — отмахнулся от него Николай.

— Что за глупости? Зачем ей определяться? В женщине всё должно быть загадкой, неопределенностью, таинственностью… Изменчивостью.

— Я же говорил, что он влюблен, — засмеялся Николай. — Изменчивости в ней действительно в избытке. Работа на телевидении выработала в ней это неприятное качество. Ну что, договорились?

Вместо Зотова неожиданно вмешался Вениамин.

— Что-то неможется — горбится да ежится. Пора уже и на посошок. Кому по домам, а кому поближе, где беда пожиже.

Бова растерялся:

— Какой посошок?! Тут сейчас такое начнется, ложек расхлебывать не хватит.

— Мажордом придет? — спросил Ленчик.

— Мажордом не придет, — продолжил Федор Николаевич свои исторические сообщения. — Его расстреляли в восемнадцатом году не то белые, не то красные, не то банда какая-то, что более вероятно. Факт имел место, а подробности отсутствуют.

— Я говорил — не надо было сегодня ехать, — не успокаивался Бова. — Прогноз складывался исключительно неблагоприятный. Да ещё здешняя энергетика. Чувствуете, какое напряжение? Это все прошлое. Шеф, ты теперь убедился, какое здесь прошлое. Нельзя его ворошить. Дождемся её и уезжаем.

— Дошло наконец! — обрадовался Николай. — Возрождать давно отжившее и никому не нужное, в лучшем случае — глупость, в худшем — преступление. Я с самого начала говорил тебе об этом, ты не слушал. Смотри теперь, к чему это привело. Зачем мы здесь? О чем говорим, о чем спорим? Стрелять собрались друг в друга. Кто эти люди? Нелепость, тлен, осколки, развалины, никому не нужная дребедень. Бова, как ни странно, прав — надо бежать отсюда. А всё это сжечь, сравнять с землей, забыть…

— Уже, — отозвался наконец Зотов.

— Что? — не понял Николай.

— Жгли.

— И правильно делали! Я понимаю Ольгу. Она по своей склонности и своей идиотской профессии любит всё яркое, нестандартное, шумное, современное, стремительное, креативное. А ты приволок её в эту дыру и до смерти напугал, пообещав остаться здесь навсегда. Разве здесь можно жить? На что-то надеяться? Здесь можно только умирать. Хочешь превратить её в такую тень, как они? Ради бога! Но не тяни сюда нас. Как ты не поймешь, что это нелепо!

— В третьей палате, вон там… — Женщина показала пальцем на второй этаж, — бухгалтерша наша находилась. Ждала, ждала, а как выписали, замолчала. Так больше и не сказала ничего.

— Ускова, что ль? — спросил Федор Николаевич.

— Ускова, Ускова, — подтвердил Вениамин. — Непримиримая женщина была. Аванс придешь просить, слушать не желает.

— Чего она ждала? — спросил Бова.

— Не чего, а кого, — объяснил Вениамин. — Сына. Гришку.

— Его когда ещё по пьяному делу зарезали, — добавила Женщина.

— А если я и правда его сын? — не то самому себе, не то сразу всем присутствующим задал неожиданный вопрос Зотов и резко развернулся к Вениамину: — Что скажешь?

— Кто ж теперь разберет? — пожал тот плечами. — Елизавету теперь не спросишь.

— Елизавету или Прасковью? — не отставал Зотов.

— Какая разница, когда смертушка дразнится. Ноги протяну, тогда и разберу.

— Скоро здесь будут. Едут уже, — испуганно вскрикнула Женщина.

— Кто? — безразлично поинтересовался Бова.

— Черти. А бежать сил уже не осталось.

— Никто не едет, — прислушался Федор Николаевич. — Даже ветер наконец перестал.

— Так я их сдалека чую. Руки вот дрожать начинают. И вот здесь плохо становится, — показала Женщина на голову.

— Что из того, что вы тут наговорили, правда? — продолжал расспрашивать Вениамина Зотов.

— Так я много чего говорил, — нехотя пробормотал тот.

— Ясно, — ясно, словно подводя окончательный итог, отрезал Зотов.

— А мне внутренний мой голос подсказывает, очень даже неясно, — возбужденно возразил Бова. — Вполне даже возможно. Я вот всё сомневался — зачем я его позвал сюда? Никаких вроде поводов, кроме гармошки, не было, а позвал. Значит, что-то подсказало. Смотрю — талантливый, глаза, брови, как у тебя. Я бы просто так это дело не откладывал.

— Кажется, действительно едут, — стал прислушиваться Николай.

— Если начать его произведения по окрестностям считать, не меньше роты наберется, — то ли возражая, то ли поддерживая Бову, высказался на затронутую тему Федор Николаевич.

— Хочешь быть отцом? — неожиданно задал вопрос Вениамину Зотов.

— Твоим, что ль?

— Да.

— Не.

— Почему?

— Чего мне с тобой таким-то делать? Самого кто бы на прокорм за старость взял, а тут ещё с тобой возись. Не-е, — отказываясь, завертел головой Вениамин.

— Старик, ты сейчас совершаешь, возможно, самую крупную ошибку в своей жизни, — попытался было объяснить ему Бова.

— Я их уже столько насовершал, вспоминать устанешь, — махнул рукой как-то сразу постаревший Вениамин.

— Значит, врал, — подвел окончательный итог Зотов.

— Для полной справедливости, — не утерпев, вмешался Федор Николаевич, — следует иметь в виду, что для выгоды он никогда врать не будет. Всё больше для собственного и окружающих развлечения.

— Не с моим рылом мышей ловить, — отвечая на какие-то свои мысли, пробормотал совсем тихо Вениамин.

Наконец все одновременно услышали звук подъехавшей машины. И сразу же раздался тревожный сигнал клаксона. Бова и Федор Николаевич торопливо направились к двери, но она уже распахнулась сама. В дверях стояла Ольга. Сейчас она была очень мало похожа на ту уверенную, красивую, хорошо одетую женщину, какой первый раз вошла сюда несколько часов назад. На несколько минут воцарилась пугающая тревожная тишина, в которой высокий прозрачный голос Ленчика, смотревшего на Ольгу так, словно увидел её впервые, заставил кого-то вздрогнуть, кого-то поежиться, кого-то даже привстать.

— Ангел души моей…

Голос его неожиданно оборвался, напоминая звук лопнувшей струны, а Ленчик, разглядевший на кого стала похожа Ольга, растерянно прошептал:

— А я вас во сне недавно видел…

— Отца Дмитрия убили, — тихо сказала Ольга. Но тут же поправилась: — Ранили тяжело. То дышит, то не дышит. Спасти меня хотел, а они его ногой… Потом из пистолета…

Ольга посторонилась. Охранник и