Вмиг стало нечем дышать, вода в бассейне забурлила, распространяя омерзительные миазмы оставленных на солнце отходов. Такая же нить едва не вошла в Хизаши, и на ее кончике виднелся крохотный рот-присоска. Нити эти исходили из тела акумы, который скрючился у выхода, вновь став размером с человека, но темная осорэ разрасталась вокруг него плотным облаком.

Хизаши оказался между двух огней. Он не знал, что станет с Кентой, если просто перерубить нить, не знал, что случится, если сейчас навредить акуме. Но и долго размышлять не мог. Куматани обмяк, его кожа посерела и кое-где начала сморщиваться, как у старика. Глаза потеряли сочный зеленый цвет и стали водянистыми, подернутыми мутными бельмами.

Акума больше не пытался атаковать Хизаши, он понял, что для перерождения в демона ему достаточно высосать Кенту до самого донышка.

Куматани стремительно терял краски, под кожей заметно выступили острые углы костей, акума втягивал его быстро, грубо, торопясь завершить начатое. И тогда Хизаши направил все силы в один единственный удар. Черная пульсирующая нить оборвалась, и ее еще трепещущие, будто живые, концы истаяли, но слишком поздно. Жизнь не вернулась к дряхлеющему телу Кенты. Но и акуме пришлось не лучше. Он ощетинился целым ворохом черных жадных нитей-волосков, вытянувшихся из каждой поры его сморщенного тела, и они раскрыли рты, готовые всасывать и переваривать все живое. Хизаши смотрел на него, и волна тошноты подкатывала к пережатому спазмом горлу. Смотрел и видел то, каким бы мог стать сам.

А ведь мог бы…

Кента застонал и попытался перевернуться на живот, но его руки, такие непривычно тонкие и слабые, не выдержали груз тела, и он распластался, уронив подбородок на камень.

Внутри Хизаши, даже не в средоточии ки, а будто бы в самой глубине сердца, зародился огонь. Он был холодным и совсем не обжигал. Стоило закрыть глаза, и он заливал веки жидким серебром, Хизаши видел сквозь него, как пещера уменьшалась, отдалялась, а он будто парил, поддерживаемый холодной яростной силой.

И она принадлежала ему.

Протяжное шипение, с которым он принял удар черных нитей на раскрытый веер, напугало его самого. И в тот же миг пришло понимание – это он! Он настоящий! Прежний! Вытянувшись на гибком длинном хвосте, покрытом серебряной с легким черным рисунком чешуей, он ощутил в себе небывалую мощь. Хотя нет, она лишь ненадолго вернулась, знакомая и родная, как и эта форма, прежде не самая любимая: хвост змеи и тело юноши с волосами, в которых играло белое серебро. Хизаши обвил Кенту кончиком хвоста, защитив кольцом непробиваемой брони, и повернулся к акуме.

– Такой, как ты, никогда не станет богом ни для одного человека!

Вода выплеснулась из бассейна и, попадая на камни, с шипением испарилась. Было жарко как в Ёми. Ничего не видно. Хизаши плотнее сжал Кенту, загораживая собой. И все же, несмотря на усилия, акума получил так нужные ему для перерождения силы. Может, не все, может, не хватило хоть капли, но перед Хизаши теперь был противник под стать. Однако едва ли не впервые в своей длинной жизни Хизаши собирался сражаться не чтобы победить, а чтобы защитить.

Никто из них не заметил сразу, как открылась дверь – даже клубы пара не колыхнулись от сквозняка – и как их в тесной пещере стало на одного человека больше. Хизаши увидел Ханабэ-сан первым, и благодаря этому она сделала то, ради чего рискнула жизнью.

– Это тебе за моего сына!

Она разбила о каменный пол старую деревянную коробку, и из нее под ноги вывалились косточки, перья и другой, на первый взгляд, мусор, но стоило женщине начать топтать его, так яростно, будто пытаясь отомстить, как акума застыл. Черные нити втянулись в уродливое тело, и оно стало меньше – почти таким же, что и в самом начале, а после и вовсе истончилось и опало сухой оболочкой. Из плена на волю вырвалась темная энергия, потерявшая форму и, как догадался Хизаши, источник своей силы. То ядро, подтолкнувшее ёкая в неверную сторону.

– Хизаши?.. Хизаши…

Он обернулся, невольно наслаждаясь тем, как гибко и плавно движется тело, наполовину змеиное, наполовину человеческое. В зрачках Кенты отражалось его лицо – с розовыми радужками глаз и черными точками бровей. Лицо, не принадлежащее человеку.

– Хизаши? – повторил Кента удивленно и слабо, так слабо. – Ты…

Хизаши успел наклониться, почти прижавшись к оплетенному чешуйчатым кольцом телу, и в спину ударила разъедающая кожу и опаляющая разум демоническая энергия. Хизаши стиснул зубы, и тонкие клыки пробили губу насквозь. Но он выдержал.

Защитил.

А потом черное облако заметалось по пещере, ища выход, а найдя, с гулом улетучилось. Ханабэ-сан потеряла сознание от жара и, быть может, страха, а Хизаши вновь вернулся в человеческую форму. Ударившись коленями о камень, он оказался лицом к лицу с Кентой.

Так много нужно было сейчас сказать, но Хизаши молчал – они оба молчали.

Наверное, думал Хизаши, если молчать достаточно долго, необходимость в словах вообще пропадет.

– Хочешь, я сделаю так, что он все забудет?

Взгляд Куматани затуманился, и Хизаши, обернувшись, увидел Увабами. Посланница богов выглядела так, будто только что вернулась с освежающей прогулки по вишневому саду, на алых губах играла искушающая улыбка, бледная кожа и волосы мягко светились в полумраке.

– С чего ты взяла, что я этого хочу? – спросил Хизаши, внутренне содрогаясь. Он уже знал, что она могла попросить о чем угодно, он на все согласится.

Он был еще не готов, если к разочарованию вообще можно подготовиться.

– Потому что ты не так хорош в обмане, как мнишь о себе, – ответила Увабами. – Только если речь не об обмане самого себя.

Она больше не уговаривала, не предлагала помощь богов в обмен на раскаяние. Она ждала, когда он решится.

Хизаши посмотрел на Кенту. Как этот человечишка стал для него настолько важен, что Хизаши готов рискнуть всем, лишь бы увидеть ужас и отвращение на его лице как можно позже? Это безумие. Ёкаи живут веками, в этих масштабах знакомство, не продлившееся и двух лет, подобно песчинке на речном дне. Маленькая крупица чьей-то вечности. Хизаши собирался вернуть свою, и вот – он смотрит в пустые глаза и видит в них нечто несоизмеримо большее.

– Чего ты хочешь? – спросил он Увабами.

Она ничем не выдала торжества, лишь произнесла:

– Отдай мне свой веер, Мацумото Хизаши. Закончи на этом.

Хизаши перестал ощущать жар кипящей воды онсэна, когда услышал требование, которое придумала не она сама, его передали через свою посланницу боги. Простая вещица в руке Хизаши была последним, что связывало его с прошлым, хранила в себе остатки сил хэби.

Он усмехнулся.

– Твои хозяева поняли, что допустили промах, и решили его наконец исправить?

Увабами пожала плечами.

Хизаши не должен был вообще ее