Я ждал этого момента всю жизнь и предложил «Зенит», где использовались некоторые персонажи и концепции, которые я создал для более раннего и, хвала Небесам, неопубликованного комикса про угрюмых британских супергероев. Я переосмыслил весь концепт – я надеялся, мой новый подход перекинет мостик между свинцовой тяжестью «Хранителей» и легкомысленным пустозвонством поп-культуры восьмидесятых. Я полагал этот проект не искусством, но фрилансовым заказом, ступенькой на пути к вожделенным американским супергероям, поэтому «Зенит» конструировал очень тщательно. Я был решительно стрейт-эдж: никакого алкоголя, никаких наркотиков, никакого кофеина. Мы с моей подругой Джуди были яппи в строжайшем смысле этого слова – мы на редкость благополучно жили при премьер-министре, возглавлявшей политическую партию, которую мне, с моим воспитанием, полагалось презирать из классовых соображений: я по-прежнему держался за корни, которые давным-давно перерос. Я искал новое направление – прочь от гнетущей политики и несмешного социального реализма.

В 1986 году меня позвали на «Комик-кон» в Бирмингем. Там я познакомился с уникальным художником Бренданом Маккарти, который оценил мои позаимствованные из «Возвращения в Брайдсхед»[191] бахрому и широченные манжеты. Маккарти был стильным и вспыльчивым гением, чья рука с тех пор и по сей день черпает прямо из подсознательного. Вообразите, что вам удалось сфотографировать свои сны, и вы отчасти поймете, что умел творить Маккарти. Мне он сразу понравился, я узнал в нем далекого суперобразчика диковатого и непростого племени, к которому принадлежал и сам, и немедленно разыскал три ослепительных выпуска его серии комиксов «Странные дни» 1982 года. В ней Маккарти и еще две ранние экспортные поставки в Соединенные Штаты, Бретт Юинс и писатель Питер Миллиган, создали нечто такое, что открыло мне глаза на ужасную сделку, которую я заключил: я гонялся за деньгами, копируя стили популярных авторов, однако «Странные дни» вернули меня во времена «Near Myths» и напомнили, до чего я гордился сумасбродными «личными» комиксами, какие до сих пор писал и рисовал на досуге.

Супергерой «Странных дней» Парадакс был позером с помпадуром и умел проходить сквозь стены, если одевался в бананово-желтый обтягивающий костюм, сочетавший дизайн Юного Флэша с глэм-роком и Зигги Стардастом[192]. Парадакс был оттяжным супергероем, интересовался только славой и сексом, а менеджер манипулировал им, впутывая в бесцельные сражения с живыми абстракциями, каким-нибудь Джеком Пустотой, Полым Человеком или «ДРОЖЬЮ… БЕЗУМИЕМ СОГРЕТОГО СИДЕНЬЯ УНИТАЗА… И ВЗДРОГОМ… ЧУДОВИЩНОЙ БОЛЯЧКОЙ В ПАХУ ТВОИХ ГРЕЗ». Этот комикс создали студенты факультета искусств – получилась классная, смешная и умная деконструкция супергеройских и приключенческих тропов. Тающие суперпсиходелические визуальные ряды Маккарти раскидывались на страницах трансовой процессией фосфоресцирующих сновидческих картин, вызывая к жизни эпические аборигенные видения, наследующие Джеку Кирби, – плавающие трехглазые головы Кеннеди с город величиной и взлетно-посадочный парад фантастических, абсурдных суперзлодеев, – с такой же легкостью и любовью, с какой улавливали суетливую жизнь художников Ист-Виллидж. Вообразите «Желтую подводную лодку»[193], которая выросла андрогином на грибах в сновидческом временном измерении, и вы получите некое смутное представление о цветовых вспышках и текстурах внутренней территории Брендана Маккарти. Лукавый голос всезнайки Миллигана подсказывал, что этому автору вполне уютно в шезлонге, с кальяном в одной руке и кокоткой в другой, и вместе эти двое составляли грозный альянс – а в сравнении с ними все прочие взрослые супергеройские комиксы смотрелись решительно отроческими.

«Странные дни» впрыснули в индустриальную серую гамму постпанковского ландшафта обильную бодрящую дозу солнечной желтизны и бензиновой синевы. «Хранители» были чопорны и застегнуты на все пуговицы – «Странные дни» лучились расслабленной, насмешливой сексуальностью. Маккарти вел раскопки в своих живых сновидениях, и от столкновения с его работой я оживился, вновь пустился в погоню за своими идефиксами и взялся сколачивать собственный стиль.

В голове у себя я уже разделял две разные дороги: были мои личные истории в духе «Near Myths», текучие, сомнологичные и не поддающиеся публикации, и были коммерческие заказы, истории про воюющие игрушки или абсурдные инопланетные гонки, которые я писал, дабы платить по счетам, оттачивать мастерство коммерческого рассказчика и выстраивать свою репутацию писателя-фрилансера. Тут я старался не выходить за рамки, следовать трендам и пристойно копировать последние модные веяния, по минимуму спрыскивая это все собственным соусом, чтоб у работы было какое-никакое лицо. Однако я всегда считал, что такие занятия сильно проигрывают выразительному авангарду. «Странные дни» побудили меня больше вкладываться в коммерческую работу, даже такой материал оживлять тем, что для меня поистине важно.

Узрев возможности, я решил писать о супергерое, которым был бы я сам, и о мире, в котором я мог бы появиться. «Зенит» стал осознанной попыткой занять мою воображаемую нейтральную территорию между крайностями – серьезной формальностью Мура с Гиббонсом и визионерскими ремиксами высокой и низкой современной культуры Миллигана с Маккарти.

Облик суперлюдей «Зенита» создал оставшийся довольно равнодушным Брендан; росчерк молнии в форме буквы «Z» у главного героя (я не забыл поклониться моему божественному вдохновению) был целиком позаимствован с известного логотипа телекомпании.

Тайного альтер эго у Зенита не имелось – для таких выкрутасов он был слишком знаменит. Девятнадцатилетний Роберт Макдауэлл был первым в мире чистокровным сверхчеловеком и единственным сыном бунтарей шестидесятых, Белого Света и Доктора Бита, Джули Кристи и Теренса Стэмпа[194] из психоделической британской суперкоманды «Облако 9». Из «Облака 9» выжили Руби Фокс, бывший Вольтаж, а ныне редактор модного журнала, и Питер Сент-Джон, некогда хиппи-идеалист, получивший новую работу – депутата от консерваторов при Маргарет Тэтчер (и оказавшийся самым популярным персонажем комикса).

Подобно Капитану Клайду, Зенит жил в вымышленной копии узнаваемой Великобритании конца восьмидесятых, со знакомыми передачами по телику, а также известными политиками и звездами в эпизодических ролях, однако «Зенит» вознес творение миров к новым высотам. Я к тому же хотел включить в историю все британские супергеройские тропы, так что никаких костюмов, и хотя Зенит проживал явно не нашу историческую линию, все остальное переплеталось с текущими событиями нашего мира в реальном времени. Я сочинял пастиши на песни Джорджа Формби-младшего[195], про сверхлюдей Второй мировой войны, и весь комикс усеивали аллюзии на британскую молодежную и поп-культуру. Джонатан Росс. «Network 7». «Разрядка смехом». Bros. «Тридцать семь и два по утрам»[196]. В отличие от Капитана Клайда, Зенит был невероятно знаменит и использовал суперспособности не для борьбы с преступностью или несправедливостью, но для упрочения своей репутации легкомысленного гуляки и поп-звезды, который может прилететь и откусить пробки с пивных бутылок, не повредив идеальных зубов. Вместо супергеройских костюмов супермены, супервумены и супертрансвеститы – готы, панки, скинхеды, поклонники соула и фетишисты – носили одежду, смоделированную под влиянием Жан-Поля Готье, Тьерри Мюглера и Вивьен Вествуд.