Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первоначально «Роковой патруль» был заявлен как «самые странные в мире герои» и подавался как команда непонятых аутсайдеров, поэтому я придал им новый смысл – из всех супергероев только им хватало ненормальности разбираться с угрозами здравому рассудку и реальности, против которых не было шансов даже у Супермена. Обзаведшись художником Ричардом Кейсом, при некоторой дизайнерской поддержке Брендана Маккарти, духовного отца моей версии «Рокового патруля», комикс занял нишу «странного» и перехватил эстафетную палочку у Стива Гербера с его «Защитниками».
Тщательно сконструированные пастиши Томаса де Куинси, Сильвии Плат, Итало Кальвино и Филиппо Томмазо Маринетти сражались за читательское внимание с боевыми сценами, безудержным экшном и цитатами из авангардного искусства или буйными царствами философии и оккультизма. В сюжетах «Рокового патруля» детские сказки (в основном из чудовищных школьных антологий, которые мне навязывали, когда я был шестилетним пацаном и не умел обороняться; там были монстры вроде Человека-Ножниц или хобиасы[204]) преображались во взрослые кошмары, с которыми сражались мои психованные герои.
Я вел дневники снов и в персонажей превращал воображаемых друзей, с которыми делила детство моя реальная подруга Эмма. У Эммы были воображаемые друзья, которых звали «Милая-Пора-Домой» и «Ни-Черта», а когда Эмма подросла и от них устала, она вывела обоих из дома и пристрелила.
– Из чего ты стреляла в воображаемых друзей? – спросил я Эмму.
– Из воображаемого ружья, – ответила она, и это процитировано в «Роковом патруле» дословно.
Я использовал волшебные сказки, а еще отыскал дикие параноидальные истории Люси Лейн Клиффорд, которая написала запредельно ужасную «Новую мать» и читала ее на ночь своим детям. Я рассказал про нее Нилу Гейману, и она повлияла на «Коралину» и ее экранизацию[205]. Я использовал методы сюрреалистов: автоматическое письмо, нечаянные идеи и даже проверку орфографии в текстовом редакторе, создавая случайные последовательности слов с неким синтаксисом. Я печатал бессмысленные слова, которые компьютер смиренно исправлял на ближайшие эквиваленты, отчего реплики в моих сновидческих ужасах выглядели так: «ПОБИВАЯ ХЛЕБНОЕ ДЕРЕВО В ОБЩЕМ». «ПОСАДКА ДЛЯ НАГРАДНОГО ПРИМАТА». «ЮККА ИЛИ ПРИОРИТЕТ?» «ЛЕМУР НИКОГДА НЕ ВПАДАЕТ В СПЯЧКУ».
Братство Зла из «Рокового патруля» шестидесятых возродилось в лице Мистера Никто и Братства Дада, группы суперзлодеев-абсурдистов, которые объявили войну рассудку в следующих выражениях:
ПОСМОТРИТЕ НА НАС! МЫ ЛИ НЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ТОГО, ЧТО НЕТ НИ ДОБРА, НИ ЗЛА, НИ ИСТИНЫ, НИ ЗДРАВОМЫСЛИЯ? МЫ ЛИ НЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ТОГО, ЧТО ВСЕЛЕННАЯ – СЛЮНЯВЫЙ ИДИОТ, ЛИШЕННЫЙ ЧУВСТВА СТИЛЯ?
ОТНЫНЕ МЫ СТАНЕМ ПРОСЛАВЛЯТЬ ТОТАЛЬНУЮ АБСУРДНОСТЬ ЖИЗНИ, ГИГАНТСКИЙ ФОКУС-ПОКУС БЫТИЯ. ОТНЫНЕ ДА ВОСТОРЖЕСТВУЕТ БЕЗУМИЕ!
БРАТСТВО ЗЛА МЕРТВО! ДА ЗДРАВСТВУЕТ БРАТСТВО ДАДА!
СВЯЩЕННИК ЗАСТЕГИВАЕТ ШИ-ИРИНКУ РАТАПЛАН РАТАПЛАН[206] РРРРРРР.
Завладев таинственной картиной, дадаисты втянули Париж в ее рекурсивную структуру. Тексты и иллюстрации каждого уровня внутри Картины, Которая Съела Париж[207] стилизовались под свое художественное направление, и даже композиция повествования представляла собой рекурсивную последовательность флешбэков во флешбэках. Воодушевившись культовой популярностью «Рокового патруля» и его немалой аудиторией, в 1990 году мы ввели в комикс Улицу Дэнни – разумную гендерно-небинарную улицу, вдохновленную известным британским артистом-трансвеститом Дэнни Ла Ру; Улица Дэнни странствовали[208] по миру, тут и там тихо и ненавязчиво встраиваясь в городской план. Родились они после нашего разговора с Бренданом Маккарти в Дублине.
Мне стали присылать письма люди, страдающие диссоциативным расстройством, жертвы насилия, подростки-геи – благодарили за то, что я познакомил их со сленгом прежде невоспетых аспектов их культуры, знакомым любому британцу, который в детстве слушал по Би-би-си комедийную радиопрограмму «Вокруг Горна» с кэмповыми персонажами Джулианом и Сэнди[209]. Я, похоже, наконец-то нащупал контакт со своим племенем, воображаемым тайным электоратом, шикарными чудиками, и забурился еще глубже.
Я любил Beatles, Doors, Джима Старлина и «Доктора Кто», а следовательно, питал пристрастие к кино шестидесятых, галлюцинаторным комиксам и плюс-минус всему, что в первом приближении можно охарактеризовать словом «психоделия», поэтому в 1988 году, всю жизнь прожив в пуританском отрицании подобных склонностей, я рискнул и попробовал псилоцибиновых грибов. Затем я сел читать «Роковой патруль» под демозапись первого альбома Bachelor Pad[210], и меня тотчас посетило озарение.
В жутковатом фонарном свете грибного прихода – на котором каждый предмет, что попадается на глаза, испускает уникальное таинственное мерцание, точно орудия убийства в картах Cluedo[211], – я заметил в комиксе кое-что новое и любопытное, в результате чего и случился долгожданный прорыв. Где-то странице на 17-й особенно увлеченного чтения «Рокового патруля» я наткнулся на отсылку к более раннему повороту сюжета и вернулся на страницу 8. Шок сотряс меня до глубины души: я словно возвратился назад во времени. Неведомо для персонажей я вернулся из их будущего и заглянул в их прошлое, которое в собственном прошлом уже пережил. Я снова перелистал вперед, перепрыгнул на страницу 17, где у персонажей хронологическая последовательность событий забуксовала в ожидании моего возвращения в тот миг, где я их оставил и где странице 18 еще только предстояло произойти.