В центре обширного пространства адмиральского салона собрались все офицеры штаба и командиры боевых частей. На большом столе лежала крупномасштабная карта всего атлантического района, охватывающего дополнительно огромную территорию. К ней были приложены более подробные карты отдельных участков.

На взгляд Линдеманна, старый служака, который был всегда холодным и равнодушным педантом, меньше всего думающим о своих подчиненных, повел себя совершенно непредсказуемо. Не было бравых реляций, заявлений «о битве до победного конца» и фанатичных лозунгов «от Адольфа».

Никогда не терпящий возражений авторитарный адмирал Лютьенс выносил вопрос на всеобщее обсуждение!

Линдеманн стал замечать, что адмирал Лютьенс, перестав ощущать давление SKL[94], продолжая оставаться мрачным ворчуном, тем не менее вел себя более раскованно и даже иногда неулыбчиво шутил. И это, черт возьми, несмотря на неординарность происходящего!

Линдеманн украдкой повел взглядом по интерьеру адмиральской каюты, заметил, что обязательный портрет фюрера отсутствовал (вот это номер!).

Лишь Отто Бисмарк неизменно хмурил брови в дорогом обрамлении портретной рамы.

Капитан цур зее, глядя на пыхтящего сигарой почему-то довольного адмирала, вполне оценил его умение своевременно (и главное) правильно отреагировать: «Быстро наш командующий подхватил волну! Ситуация вышла за рамки обыденности, даже такого понятия, как „война“, и уже сама по себе является в некотором роде безумием. И эти обстоятельства требуют иного подхода. А Лютьенс… хм, надо сказать, и раньше не пользовался нацистским приветствием, даже отказавшись носить кортик со свастикой».

Только потом Линдеманн, все обдумав, понял, что когда адмирал интересовался их мнением, для себя уже всё решил. И не сказать, что решение, принятое адмиралом – моряком старой школы и убежденным монархистом, было нерациональным.

Вполне в рамках присяги и долга… при сложившихся обстоятельствах… и достоверности информации, которой они располагали.

«По крайней мере, ему не откажешь в прозорливости – от „томми“ мы удачно ускользнули!» – родил кривую ухмылку Линдеманн, поминая очередной эпизод прошлого дня.

* * *

«16:15. 53° с. ш. 12° з. д.», – штурман ставил очередную пометку на карте, занося в вахтенный журнал запись.

Линкор проходил сквозь штормовой циклон, держа на правом траверзе Ирландские острова. Как раз раздался звонок с радиопоста – дежурный офицер докладывал о важной информации, требовавшей личного присутствия командира.

Пять минут, и, кивнув двум замершим по стойке смирно автоматчикам, Линдеманн открывал дверной люк, переступая комингс радиорубки.

Радиопост и без того имел ограниченный доступ, теперь же на боевом дежурстве преобладали офицеры и информированные (по случайности) матросы.

Взглянув на вытянувшихся и замерших у столов с аппаратурой радистов, командир, невзирая на не самые веселые думы, не сдержавшись, фыркнул – вся боевая компания выглядела словно заговорщики. При этом гамма чувств на лицах, несмотря на попытку выглядеть бесстрастными, была весьма разнообразной – от подавленной и озадаченной до откровенно довольной, с важным видом собственной значимости.

– Герр, капитан, имеется перехваченная радиопередача. Это может быть для нас интересно, – старший офицер прочитал короткое сообщение: – «Военный корабль германских ВМФ замечен в Северном море!» Тут указываются точки координат, – пояснил офицер, и продолжил: – «…по предположению британских независимых источников, вспомогательное судно типа „Эльба“ вышло на встречу…» – офицер запнулся, оторвался от листа бумаги, и уже взглянув на командира, пожал плечами: – Говорят, на рандеву с нами.

– Что-нибудь еще?

– Да, – связист протянул распечатку, – это уже ирландская радиостанция.

Командир, пробежав глазами текст, суть которого сводилась к тому, что «англичане бросили все силы на поиск немецкого линкора в Английском проливе, но „Бисмарк“, как когда-то, потрепав „английского льва“ за усы, словно призрак исчез, оставив „с носом“ морские соединения экс-владычицы морей».

– Я смотрю, ирландцы по-прежнему не очень жалуют «томми»! Или это… – Линдеманн покрутил в воздухе листком, – намеренная провокация.

– Герр капитан! Честно, меня тоже настораживает активность ирландских радиостанций. Такое впечатление, что весь эфир только ими и забит.

– Это не удивительно – мы вблизи их берегов.

– Все разговоры только о «Бисмарке». Но как-то неприятно слушать о себе в прошедшем времени, – пожав плечами, офицер слегка посторонился, показав рукой на незанятое место у приемника, – думаю, вам следует самому послушать.

– Понять их можно, – пробормотал Линдеманн, садясь за аппаратуру. Водрузив наушники на голову, он снова их стащил и дополнил, словно это было важно: – Представьте – Ютландское сражение, и появляются римские галеры или драккары викингов. Хотя… аналогия не совсем неудачная.

Следующие полчаса оказались очень впечатляющими.

В чем-то офицер связист оказался прав – слушать, как погибал его корабль, было как минимум неприятно. Но Линдеманн, будучи человеком, несущим груз ответственности в известном качестве, подметил еще многие немаловажные факты.

Приказав записывать все прослушанные важные сведенья, он поспешил в румпельное отделение – там еще продолжались работы по восстановлению управления. А следующим на очереди был локаторный пост, где техники тоже бились с восстановлением поврежденного радара.

* * *

Потом была изнуряющая ночь, с несколькими ложными тревогами – шатающиеся, словно пьяные увальни, айсберги появлялись и исчезали в ночи, доводя до тихого остервенения дивизион наблюдателей.

Только под утро засыпающие на ходу специалисты доложили, что радарная установка готова к работе.

А вот с рулевым управлением все осталось по-прежнему. Водолазы в штормящем море даже при дрейфе ничего не смогли сделать, хотя в целом корабль был управляем.

С утренними склянками почти весь экипаж, кроме последней вахты, естественно, был на ногах.

«Мусаси» острым носом, словно ножом, вспарывал почти девятиметровые волны. Даже на таком гиганте ощущалась килевая качка. Шторм не думал стихать. Высота борта носовой части линкора обеспечивала хорошее рассекание волны, не позволяя узкому носу корабля зарываться в накатывающие валы. Лишь отдельные волны, запрыгивая на высокий бак линкора, перекатывались через палубу, но редкие брызги долетали до верхних ярусов высоко торчащей надстройки.

Дрожь по стальному корпусу от работы двигательных механизмов смешивалась с ударами встречных накатов на форштевень. Видимость зачастую доходила до нулевой, когда на линкор налетали нередкие дождевые шквальные заряды… но в целом горизонт легко просматривался на пару-тройку, даже все пять миль.