держался. Дрон и Алихан живы, вон ворочаются, стряхивая с себя обломки кирпичей, землю, какие-то стёкла – Бог весть, откуда что принесло. Главное, прямо в них не попали остро заточенные карандаши ракет РСЗО. Прямо здесь не взорвались.

– Второй Ватнику. Какие потери?

– А хрен его знает… Простите, товарищ замнаркома обороны. Мы под обстрелом «градов», может, вообще никто не выйдет.

После этого авиазавод накрыл очередной залп, разговаривать было решительно невозможно. Ватник слышал, что рация хрипит что-то, но расслышать не мог.

Потом раздался треск, словно прямо на него, не выдержав своего многовекового веса, устав, падает огромное дерево. Плеснуло жаром, что-то ударило в каску, со звоном, отозвавшимся многоголосым эхом.

Там смуглянка-молдаванка

Собирает виноград.

Я краснею, я бледнею,

Захотелось вдруг сказать:

«Станем над рекою

Зорьки летние встречать»

Песня доносилась издалека, словно через слой одеял и ваты, которым кто-то окутал Дмитрия, как мама в детстве, когда он болел и температура давила, мяла его, не давая идти в школу, не давая даже встать, чтобы дойти до ванной и плеснуть в раскалённое лицо освежающей холодной водой.

И, кроме песни, не было ничего.

Вообще ничего.

Ему казалось, что он висит в пустом пространстве, в безвременной серости небытия, а из старенького ретранслятора – у них стоял такой на кухне, отец принёс откуда-то круглое пластиковое нечто с массивной ручкой регулятора громкости, лилась «Смуглянка».

– Прости, Господи… Наверное, всё. Наверное, сделал всё, что мог, – подумал Дмитрий.

Тело не ощущалось, да и было ли оно ещё – тело? Возможно, только душа, парящая под великую песню где-то между землёй и небом.

– Командир! – сказал вдруг кто-то, вырывая его из вечного пустого блаженства, заглушая песню, рывком за ноги возвращая его-таки на грешную землю. – Командир, очнись! Митька! Да что ж за чёрт, а? Алихан, полей воды ему на лицо, видишь, губы шевелятся.

Адски болела голова.

Ватник, как человек глубоко верующий, не бросался подобными словами, но сейчас другого придумать не мог – внутри черепа беспрерывно стучали молотки, целые наковальни усердно трудились над тем, чтобы ему было плохо. Совсем плохо и ещё хуже.

На лицо полилось что-то тёплое, мокрое. Он пошевелил губами, попытался сплюнуть набившуюся в рот цементную пыль, раскашлялся и сказал:

– Не надо, мама… Я сам встану. Я дойду до ванной. Не надо…

– Живой! – удивлённо сказал всё тот же голос над ним. – Пацаны, живой командир-то! Хрен его завалишь такой мелочью!

Он открыл глаза и упёрся взглядом в наклонившегося над ним Дрона с фляжкой в руке.

– Пить хочется? Пей, Митя, пей!

Припал губами к фляжке и смыл куда-то внутрь всё – ночной бой, выстрелы, взрывы, огонь «градов», пыль и боль. Даже голову немного начало отпускать.

Дмитрий сел и осмотрелся. Они прятались у ограды завода, так, чтобы с дороги остатки батальона никто не заметил, в развалинах какого-то цеха. Осталось двадцать семь человек, из которых шестеро раненых. Один тяжёлый, лежал и бредил, прижимая к себе наспех замотанную бинтами культю руки: окровавленную, страшную, словно и не рука там раньше была, а гримёры фильма ужасов решили добить зрителя жутким зрелищем. Ни пальцев там больше, ни ладони, ни запястья, одна перегнутая пополам палка, растущая из плеча.

– Связь… была? Что Венич?

Радиста нигде не видно, а ящик рации сейчас стоял у ног Алихана.

– Велел не высовываться, командир. У нас стрелковое одно, ни мин, ни РПГ, какие мы бойцы. Скоро танковая колонна пойдёт, нахловская. Велено сидеть тихо.

Дмитрий застонал и попытался встать. Штормило, да – к тому же – в голове словно фейерверк рванул, звёзды, вспышки, грохот. Тяжело привалился на место и оглянулся на завод.

Авиазавода Кавино, красы и гордости советской ещё промышленности, больше не существовало. Сталинград после освобождения или Воронеж после него же – уж фотографий военного времени он в детстве насмотрелся.

Огромное, не оседающее облако пыли застилало горизонт, закрывало восходящее солнце, делая светило смутным размазанным пятном где-то там, в глубине, над торчащими бетонными обломками, горами бетонного щебня, совершенно неразборчивыми отсюда чудом сохранившимися стенами, у которых больше ни крыш, ни смысла.

– Сидеть тихо… – как в бреду повторил Дмитрий и обернулся к дороге. – А что с нас здесь толку? Дай рацию!

– Приказ соблюдать радиомолчание, командир. Жёсткий. Однозначный. Так что извини – не дам. Зато новость расскажу, Ватник, вчера не до того было. Ты в курсе дела, что Республика ордена будет давать особо отличившимся, а? Теперь всё как у взрослых, в любой стране – государственные награды!

Алихан хохотнул, скосил глаз на запылённую, в пятнах чужой крови футболку:

– Не вру, командир. Мне одна знакомая сказала, такая, знаешь, знакомая – чистый персик. Она в аппарате Бунчука работает, машинисткой, всё знает. Так что готовь дырочку, тебе точно должны дать.

– Да за что? – горько поинтересовался Дмитрий. – За безупречную сдачу авиазавода? Или за просиживание штанов в кустах возле дороги на столицу? Даже вас, чудаков, не уберёг… Геша там остался, все комвзводов, эх… Сколько правильных пацанов полегло не понятно зачем. А в городе с этими кто будет биться, нармилиция? Пенсионеры и девчонки с дробовиками?

Он кивнул на дорогу, на которой уже показались передовые машины колонны нахлов: пара немецких штабных автомобилей из числа списанных бундесвером, с длинными антеннами, на которых полоскались чёрно-белые тряпки с ненавистной державной загогулиной.

В облаке пыли за передовыми виднелись стволы танков, очертания башен и угловатые щиты навесной брони. Да даже если не видеть это всё – слышно-то лязганье было прекрасно.

– С этими мы ещё повоюем, – откликнулся Алихан. – Было бы кому воевать. Велено ждать приказа и действовать по обстановке.

Словно в подтверждение его слов рация под ногами ожила. Переключенная – от греха подальше, чтобы не демаскировать – в беззвучный режим, она замигала сразу двумя вызовами: на общей волне и на частоте самого Ватника.

– Внимание, ополчение! Второй на связи. Ватник, Атаман, Робот, Терапевт, Механик, на вызов не отвечать. Сидите тихо. Колонну не атаковать, повторяю, не атаковать. Пропускаете, возвращаетесь незаметно в город. Берегите людей, мужики…

Венич запнулся, что ему было несвойственно, но закончил:

– Отбой связи.

Алихан отключил общий канал и нажал кнопку прямого вызова:

– На связи Первый. – Охренеть, нарком обороны?! – Ватник, не отвечать на вызов, радиомолчание. Вы герои, бойцы, просто герои. На ночь оттянули начало наступления, а теперь и мы готовы встречать нахлов. Не отвечай, Дим, надеюсь, ты жив. Удачи! Возвращайтесь, отбой связи.

И на душе потеплело, только вот… ненадолго.

За оградой в облаке пыли шли и шли бесконечные танки – Дрон