пожарному расчёту, грязному, матерящемуся, шестируким монстром разматывающему шланги, включающему напор из цистерны. Ещё один пожарный ковырялся возле пожарного гидранта на стене библиотеки.

– Первый взвод, в правое крыло! Несём всё на улицу, сколько сможем!

Лопнуло ещё одно окно в главном корпусе, и Дмитрий почему-то подумал, что здание не отстоять. Не этими силами.

Дальше всё превратилось в жутковатый конвейер: толком не видя ни друг друга, ни библиотечные шкафы в дыму пожара, с мокрыми повязками на лицам и воспалёнными от копоти глазами, бойцы забегали, хватали, уносили стопки книг, не обращая внимания уже ни на разбитые стёкла, за которыми ровными рядами стояли тома, ни на гудение приближавшегося пламени. В центральном корпусе с грохотом обрушилось перекрытие: здание-то старое, даже не бетонные плиты между этажами – деревянные балки.

– Вперёд, не тормозим! – орали сорванными голосами взводные.

– Есть, работаем!

Ватник жалел только об одном: левая рука толком не действует, мало получалось взять, мало унести. Книги рассыпались на пол, мешали ходить, всё вокруг было устлано смесью стёкол, бумаги, ярких детских обложек. Если есть ад, он должен быть таким.

Левое крыло, несмотря на усилия пожарных, выгорело начисто, в главном здании бой с огнём тоже проигрывали по всем статьям, правая сторона тоже полыхала вовсю, но пока сверху. Книги, книги, книги… Их вынесли уже несколько грузовиков, если считать навскидку, глядя на огромную кучу в стороне от библиотеки, прямо на пыльном асфальте.

Возле спасённой горы книг приплясывала бабка, в непременном цветастом платочке, кофте с крупными пуговицами и войлочных ботах. Только почему-то без юбки: из-под кофты выглядывали длинные, чуть не до колена трусы. Старуха размахивала руками и орала, перекрывая и мат пожарных, и гудение пламени:

– Гори, гори ясно! Чтобы не погасло!

Ещё одна сумасшедшая. Не выдержала, спятила, что давно ни для кого новостью не было: после каждого обстрела по улицам бродили такие люди, молодые и старые, разум которых решил спрятаться в непробиваемую снаружи скорлупу, оставив снаружи только безумные глаза, крики и искажённое вечным непониманием лицо.

Ватник присмотрелся: да так и есть, Амра Тагуджевна это, мать покойного Витьки Рихтера. Соседка его же. Видимо, так и не оклемалась после смерти сына, совсем съехала крыша…

– Геша! – поймал за рукав бойца капитан. – Бабку хватай, в госпиталь её отвези. Знакомая моя это… У нас и так хватает здесь развлечений, без неё.

– Есть, товарищ командир! – козырнул грязной рукой боец. – Ещё пару ходок, я там один шкаф почти весь вынес. И тогда сразу.

Раздался громкий треск, крыша главного здания провалилась внутрь, словно библиотека решила сжаться в один пылающий дымящийся комок, плюнув на человеческие планы и представления, как она должна выглядеть.

Амра Тагуджевна взвыла и диковинными, кенгуриными какими-то прыжками понеслась прочь, высоко поднимая голые синеватые ноги.

– Ты теперь и пожары тушишь? – недовольно спросила Марина.

Пока Дмитрий с наслаждением отмывался от запаха дыма и пропитавшую всё и вся копоть, она постирала его форму в машинке один раз, вытащила, понюхала, и теперь засовывала сразу на второй круг: воняло. Меньше, чем когда муж ввалился в дом, но всё равно воняло.

– А что делать? Библиотека горела, мы что ж, мимо должны пройти?!

– Да я уж поняла… Светочка тебе рисунок сделала. Иди глянь. Очень… жизненно.

Вытирая полотенцем ёжик мокрых волос, фыркая, Дмитрий как был – в одних трусах – пошёл в гостиную. Рисунок, лежавший на журнальном столике в углу, и правда был жизненным. На его вкус, даже чересчур.

Чёрное небо – не ночное, а именно глухо чёрное, без единого просвета и звезды, а внизу лес, в котором почему-то шли они, все трое. Впереди сама Светочка, в любимом платье – вот как старалась, вырисовывая рыжих лисичек, в обнимку с плюшевым медвежонком. За ней мама, в камуфляжном костюме, сжимая в руке ружьё с длиннющим, немного кривым дулом, наперевес. Словно конвоирует дочку. А позади всех – он сам, в летних широких брюках, босиком, зато в рубашке с галстуком. За плечами Дмитрия был нарисован рюкзак. Ну, это так кажется, что рюкзак, на его взгляд больше похоже было, что он несёт на закорках беса, чёрного как небо, ухватившего его за плечи корявыми лохматыми лапами.

– Доча, солнышко… А почему так? Почему мы такие странные здесь и откуда ты взяла лес? Это мы по городскому парку идём? – спросил он.

Светочка поджала губы, мотнула головой и отвернулась:

– Это не парк. Это страшный чёрный лес. Папа, а давай уедем отсюда?

– Нет, моя принцесса. Мы не уедем. Мы останемся, потому что некуда нам уезжать. Ты пойдёшь в школу скоро, а мы будем жить долго и счастливо.

– И дед Василий?

– И дедушка тоже. И небо будет синее-синее, не переживай. Я люблю тебя.

Контрудар ополчения под Виноградным, не предусмотренный, понятное дело, в проданной агенту Ронсону фейковой карте, был неудачным.

Сначала всё пошло неплохо, танковая колонна прорезала как ножом жиденькую первую линию нахлов, но потом всё пошло не так. И техники для полноценного наступления было маловато, и пару батарей противотанковой артиллерии, бившей прямой наводкой, в наркомате ожидали видеть в другом месте. Танки, не поддержанные толком пехотой – мало ополченцев на это было, мало, отошли назад, неся потери. Где-то там и сгорел Петрович, ещё не оправившийся толком от ожога сосед Ватника по госпиталю.

Рвался обратно, добился, но вот…

Венич пил кофе уже не литрами – вёдрами. В сам наркомат попало несколько снарядов, причём уже крупнокалиберных миномётных: враг, быстро очухавшись, перешёл в контрнаступление, приблизился к Кавино вплотную. Виноградное вообще решено было сдать.

Если смотреть на карту, становилось ясно даже не военным – любому школьнику, – что дела Республики были плохи. Слава Богу, что русские давно прикрыли небо, если добавить к наступлению ещё и скудную, но имевшуюся авиацию песмарийцев, можно было смело сдаваться. Да и так всё обстояло кисло.

– Что с резервами? – уточнил замнаркома.

– Васинский разведбат, казаки Бутова и… Нармилицию можно, но мы планировали их оставить в городе до последнего. До уличных уже боёв.

Совещание за совещанием. Уже весь юг и юго-запад пришлось отдать, войска в пригородах столицы Республики.

Зашёл Иванов с каким-то незнакомым товарищем, седым, с военной выправкой, которую не вытравить никакими гражданскими нарядами – она навсегда.

– Добрый день. Прошу любить и жаловать: товарищ Санников. Пенсионер, представляете.

В ряду собравшихся на совещания послышались смешки:

– Военный, небось, пенсионер? Выплаты не меньше полковничьих?

Санников засмеялся первым:

– Ну, не по инвалидности же! Не надейтесь. Устал, знаете, морошку в подвале на даче растить, капибар разводить,