В тот день Маккоун заручился двумя голосами в поддержку своей идеи о блокаде вместе с угрозой нападения. Одним из поддержавших Маккоуна был Эйзенхауэр. Другим – Роберт Кеннеди. Оба разделили позицию Маккоуна. Они все еще пребывали в меньшинстве, но все-таки переломили ситуацию.

Уединившись в Овальном кабинете, президент разговаривал сам с собой. Повернувшись к скрытым микрофонам, он говорил о том, что «мнение, очевидно, изменилось и теперь преимущества нанесения первого удара не рассматриваются». В воскресенье президент позвонил Маккоуну домой сообщить – и это директор отметил в своих записях с особым удовлетворением, – что «он решил преследовать курс, который рекомендовал ему я (Маккоун)». Президент объявил об этом решении миру в телевизионном обращении вечером в понедельник, 22 октября.

Во вторник утром, 23 октября, работа в Белом доме началась с брифинга Маккоуна. Серьезно опасаясь политического ущерба, который мог нанести им директор Центральной разведки, как единственный человек в Вашингтоне, точно предупредивший их о кубинской угрозе, Кеннеди заставили Маккоуна дать пресс-конференцию для членов конгресса и представителей прессы. Они также хотели, чтобы он хорошенько подготовил посла Эдлая Стивенсона, который должен был обсудить это дело в Организации Объединенных Наций.

Из Белого дома Маккоун позвонил Рэю Клайну, своему главному разведаналитику, и приказал тому лететь в Нью-Йорк, захватив с собой копии фотографий, сделанных U-2. Команда Стивенсона столкнулась «с небольшими трудностями, собирая убедительные доказательства для Совета безопасности, – объяснил Маккоун. – Видите ли, они в небольшом замешательстве, потому что кое-какие снимки, которые предъявил Стивенсон, оказались фальшивыми».

Затем собрались двенадцать ключевых фигур, имеющих отношение к вопросам национальной безопасности, чтобы поговорить о том, как в дальнейшем управлять блокадой Кубы, начало которой было намечено на следующее утро. Чисто технически блокада представляла собой военные действия. Основываясь на слухах, блуждающих по коридорам ООН, Маккоун предположил, что советские корабли, направляющиеся на Кубу, сделают попытку пройти мимо американских военных судов.

«Ну и как же нам поступить завтра утром, когда эти восемь судов продолжат свой путь? – спросил президент Кеннеди. – Всем ли понятно… – в зале возникла тишина, нарушенная тихим смехом, – как мы поступим?»

Никто не знал. Снова наступила тишина.

Совещание было прервано. Кеннеди подписал указ о блокаде. Вместе с братом они на несколько минут удалились в Кабинетную комнату.

«Ну что ж, похоже, деваться некуда. Но с другой стороны, у нас и в самом деле нет никакого выбора, – сказал президент. – Если они начинают так себя вести, – о господи! Что же они могут натворить в дальнейшем?» Его брат кивнул: «Ты прав, выбора не было. То есть я думаю, что в противном случае тебе бы просто объявили импичмент». Президент согласился: «Да, меня бы, наверное, отстранили от должности».

В 10:00 в среду, 24 октября, формально началась блокада; ввиду опасности военного конфликта с применением ядерного оружия американские вооруженные силы были приведены в состояние наивысшей боевой готовности, а Маккоун начал проводить ежедневные брифинги в Белом доме. Директор Центральной разведки, наконец, действовал именно так, как требовал от него устав подотчетного ему ведомства, единолично доводя до сведения президента все данные о противнике. Советская армия не была приведена в состояние наивысшей боевой готовности, но эта готовность была заметно повышена, сообщил он, и в Атлантике были замечены русские подводные лодки, идущие курсом по направлению к Кубе. Новые данные фоторазведки позволили увидеть постройки для складирования ядерных боеприпасов, но никаких признаков самих боеголовок обнаружено не было. Маккоун в тот день старался изо всех сил убедить президента, что блокада не помешает Советам завершить подготовку стартовых площадок для ракет.

Макнамара начал озвучивать собственные планы относительно перехвата советских судов и субмарин. Тогда вмешался Маккоун: «Г-н президент, мне только что вручили донесение… Все советские суда, обнаруженные в кубинских территориальных водах, остановлены либо ложатся на обратный курс». – «А что это значит «кубинские территориальные воды»? – поинтересовался Раск. «Так корабли покидают Кубу или, наоборот, еще не дошли до острова?» – спросил в свою очередь президент. Маккоун поднялся, сказав, что сейчас все выяснит, и удалился. Раск пробормотал: «Это несколько меняет дело».

Маккоун возвратился со свежими новостями о том, что советские суда направляются к Кубе, находятся от острова на расстоянии не более 500 миль, но сейчас либо легли в дрейф, либо ложатся на обратный курс. В этот момент Раск, видимо, наклонился к Банди и сказал: «Мы с русскими сейчас стоим лицом к лицу, и я думаю, один из нас просто моргнул».

Первая часть стратегии Маккоуна сработала: «карантин» на советские суда оказался успешным. Вторая часть задачи обещала стать намного труднее. Как он не переставал напоминать президенту, ракеты до сих пор находились там, на Кубе; боеголовки скрыты, замаскированы где-то на острове, и опасность день ото дня все выше.

26 октября на очередном совещании в Белом доме Эдлай Стивенсон заявил, что потребуются недели, а возможно, и месяцы непростых переговоров, чтобы выдворить советские ракеты из Кубы. Но Маккоун знал, что для этого нет времени. В полдень он отвел президента в сторону (Бобби, если он вообще здесь присутствовал, так и не взял слова) для неофициальной беседы в Овальном кабинете, на которой присутствовал только он сам и специалист по расшифровке фотоснимков Арт Ландал. Новая фоторазведка показала, что Советы завезли на Кубу тактическое ядерное оружие ближнего действия. Только что замаскированные ракетные установки были почти готовы к пуску. Каждая стартовая позиция была укомплектована расчетом до пятисот человек военно-обслуживающего персонала и тремя сотнями солдат охраны.

«С каждой секундой мои опасения все возрастают, – поделился Маккоун с президентом своими мыслями. – Они могли бы начать работы в условиях темноты и к утру направить свои ракеты на нас. Посему меня все сильнее беспокоит то, что мы стараемся уладить ситуацию политическим путем».

«А есть какой-то другой путь? – спросил президент. – В качестве альтернативы мы могли нанести авиационный удар или осуществить прямое вторжение. Нам придется считаться с тем, что если мы вторгнемся на Кубу, то к тому времени, когда после кровавой борьбы наши пехотинцы доберутся до самих ракет, они уже будут нацелены на нас. И кто-то из русских будет готов нажать на кнопку. Таким образом, ситуация все равно сводится к вопросу о том, собираются ли русские запустить свои ракеты по назначению».

«Что верно, то верно», – согласился Маккоун. Президент в своих рассуждениях начинал потихоньку склоняться к дипломатической войне. «Я хочу сказать, нет никакого другого способа, кроме дипломатического, который бы помог быстро от них избавиться, – задумчиво проговорил Кеннеди. – Другой путь – это, видимо, сочетание воздушных налетов и, вероятно, наземного вторжения. Это означает, что мы должны были бы осуществить и то и другое с перспективой получить первыми ядерную оплеуху от русских».