– Не вижу д'Анжанна. Ночевал у него в Рамбуйе. Весьма обязан за гостеприимство. Не знаешь, где его носит?

– Больше нигде. Зачем он тебе сдался?

Стараясь, чтоб никто не услышал, я пробормотал на ухо Шико короткую историю про серого человека в шляпе, отметившегося в Шартре и под Монсом.

– Под твоё описание подойдут тысячи людей, если накинуть плащ и такую шляпу, дружище. Даже наш король, пока не растолстел, – давно уже оставивший занятие придворного шута, он постоянно по старой памяти позволял себе шуточки в адрес его величества, которые другому, возможно, стоили бы головы. – Что касаемо Николя, извини, Луи, я тебя подвёл. Тот, выпив лишнего, повёл себя вызывающе. Представь, сам вызвал меня на поединок! Я надеялся проучить его лёгким уколом, но в момент моего выпада д'Анжанн дёрнул вперёд… Три дня мучился, пока не испустил дух. Поверь, мне жаль. Я любил этого пустозвона.

Признаться, я рассчитывал на помощь Шико. Хотя бы некоторую. А он ударом шпаги обрубил самую жирную ниточку к моим врагам.

Задумавшись, едва не натолкнулся на герцога де Жуайеза, служителя гардероба короля, глядящего на меня со снисходительной полуулыбкой. Это у нас, простых маркизов, пролетариев французского высшего света, за гардеробом следят безродные горожанки. У монарха – целый герцог!

– Как же я рад вас видеть, де Бюсси! Наслышан, да. И в большей степени впечатлён не столько заморским вояжем, сколько успехом в испанском семействе. Помогли «святому» Альбрехту исполнить его супружеский долг?

– Герцог, я не желаю такими разговорами марать честь дамы.

– Не надувайся, маркиз. Это же не секрет! Весь Лувр знает, – он кивнул на Шико, и тот утвердительно оскалился. – Обязательно обсуди с королём. Когда Святой Престол проклял его и отлучил от церкви за обращение к гугенотам ради свержения Гизов, нашего Генриха беспокоила контрреформация во Фландрии. Нам доносили, там начался настоящий взрыв фанатизма, глядишь, они бросились бы в крестовый поход на Париж. Смерть самозваного пророка и то, что ты снял сливки с его девственной жёнушки, да ещё договор Юга с Роттердамом… Луи, король премного тебе обязан. И вся Франция.

Холёное узкое рыло герцога светилось приязнью. В острой бородке отчётливо проступил белый волос. Я мысленно примерил ему шляпу с чёрной лентой и решил – нет. Представить де Жуайеза, занимающегося метанием камней в проповедника в захудалой валлонской деревушке, не получилось. Хоть он и южанин, говорок южный… Нет, вряд ли.

– В Париж я приехал не ради королевской милости, ваше высочество. Если слышали о сопровождении испанской инфанты в Мадрид, наверняка знаете и об учреждении вест-индских компаний. Сегодня днём родилась французская.

– Любопытно! Рекомендуетесь вложиться? Я, признаться, поиздержался. Жизнь при дворе не дёшева.

– Тогда – не судьба. Паевые взносы большие, де Жуайез. Снаряжаем корабли, набираем команду, пехоту. Но и выгода огромна.

Улыбка герцога растаяла. Титул, конечно, хорош, но положение командира королевских панталонов ни в коей мере не сравнится с владением пая в крупном торговом предприятии.

Болтая, мы дошли до театрального салона. Монарх уже был там, рядом с его широкой фигурой, разноцветной как церковный витраж, показался тёмный силуэт Генриха Наваррского. После папского проклятия король и королёк сблизились, гугеноты получили, наконец, законную долю добычи после штурма Парижа и убийства де Гизов. Что особенно удивительно, Луиза щебетала о чём-то весёлом с Марго, обе королевы, окружённые выводком молодым дамочек со смазливыми кавалерами, казались лучшими подружками, чуть ли не сестричками.

– Шико! Что-то не так. Слишком празднично, легко, мило. Лувр другой, в нём слишком много дерьма, оно непременно выплеснется.

– Да брось, Луи. Нам действительно стало спокойнее. Самым рьяным католикам заткнули глотки или обрубили их, гугенотам раздолье, война ушла в прошлое. Париж ликует по случаю мира! Празднуем. Сегодня здесь безопаснее, чем когда бы то ни было. Выпей вина, друг! Ты совсем одичал за время войн и странствий.

Слов «друг» и «дружище» он произнёс в мой адрес больше, чем за всё годы после Вавеля. С чего бы? Что вообще происходит?

А вокруг лилось вино. Лакеи сновали с подносами и немедленно приносили новые порции. Памятуя обычаи Лувра, я видел, что скоро начнётся оргия, парочки скоро разбредутся по комнатам да будуарам, дабы вкусить плотских грехов, не пропустит случай и король, если сохранил остатки здоровья и мужской силы.

Где пороки, там и смерть…

Мы расселись, наконец, на креслах в первом ряду, я – по левую руку от Наварры, затем Марго, король Франции с королевой и герцог Анжуйский. Давали представление на античные темы в стиле пантомимы, чрезвычайно эротическое. Фигуры лицедеев в обтянутых трико телесного цвета и столь же тесных сорочках казались полуобнажёнными, творимое ими на сцене – крайне непристойным даже по меркам нашего распутного двора. Наварра сопел и изредка хлопал, чтобы совсем уж не выпадать из общества, когда Марго подвывала от восторга, а король бросал комедиантам одобрительные реплики, подсказывая, как бы ловчее имитировать зачатие новой жизни.

Весёлая музыка вдруг сменилась тревожной, грозной, на сцену вдруг выбежали трое в мешковатых монашеских рясах, мимы застыли в картинном ужасе… Обычная кульминация подобных скабрезных представлений: монахи сейчас тоже присоединятся к развратничающим.

Ничуть не бывало. Троица развернулась к нам и извлекла короткие арбалеты. «Во имя Господа!» – воскликнул кто-то из них. И в зрительный зал полетели болты.

Стоявший напротив меня несомненно целил в Наварру.

Я не успел просчитать, пробьёт ли стрела крохотного арбалета толедский панцирь.

Я вообще ничего не успел подумать.

Какой-то необъяснимый порыв швырнул меня вправо, руки взметнулись вверх, инстинктивно прикрывая лицо.

Удар в грудь получился таким сильным, будто лягнула лошадь. Я повалился на Генриха, взвывая от жуткой боли.

Мелькнула встревоженная рожа Шико.

Не вздохнуть… Наварра уложил меня прямо на пол и принялся стаскивать кирасу, вмятую в грудине ударом арбалетного болта.

Кое-как преодолев спазм, я вздохнул, наконец… Лучше бы этого не делал, потому что немедленно взвыл в голос! Сломаны или ушиблены рёбра – не знаю, но больно чертовски…

Когда отдышался и несколько пришёл в себя, по-прежнему валяясь на полу с королевской наваррской сиделкой у ног и Марго у изголовья, надо мной появился де Жуайез и осведомился – могу ли я пройти к королю, его величество меня просит.

– Герцог, я даже не знаю, могу ли вообще идти… Словно карета через грудь переехала.

Королевский приказ был сильнее моего недомогания, даже если король умирает. Наварра и герцог осторожно подняли меня на ноги.

– Что с королём?

– Плохо, де Бюсси, – ответил Наварра. – Болт прошёл через живот навылет. Твой поляк у него колдует, но, боюсь…