Наступавшее утро наполнило комнату предрассветной серой полутьмой, а Мередит все спала, не ведая о его прикосновениях или наступающем дне.

Ник протянул руку и обнял ее за талию. Мередит с легким вздохом приникла к его груди, и его сердце сжалось при виде этого безграничного доверия к нему, которое она проявляла даже во сне. Он закрыл глаза. Затем открыл и пристально посмотрел на нее. Неужели он когда-то думал, что равнодушен к ней? Большой рот, слегка приоткрывшийся во сне, губы, припухшие от поцелуев, – она была самой красивой женщиной из всех, с которыми он когда-либо делил постель.

Несмотря на то что в эту ночь он мало спал, Ник не чувствовал усталости. Он мог бы еще долго смотреть на нее. И эта мысль, подсказанная сердцем, испугала его.

До этой ночи он был уверен, что выражение «физическая любовь» изобрела женщина, чтобы придать вожделению больше значимости, показать, что слияние тел в чисто физическом акте имеет особый смысл. Но с Мередит его прошлое перестало существовать. Этой ночью перестал существовать и остальной мир. Ночью он узнал различие между вожделением и любовью. С Мередит любовь была всепоглощающей страстью.

Ник больше не мог этого отрицать. Его гнев, если только он действительно испытывал его, давно угас. Ее обман не так уж трудно было понять. Возможно, он с самого начала понимал мотивы ее поступка, но использовал свой праведный гнев, чтобы создать барьер, чтобы ничто не связывало его с нею. Глядя на Мередит, он понимал, что любит ее. Чувство, которое разрушало человека, которое делало человека слабым и ранимым, которое приводило к страданиям и печали, завладело его сердцем.

Ему оставалось только одно.

Мередит вышла из кареты и увидела перед собой до боли знакомое Оук-Ран. Послеполуденное солнце, пробиваясь сквозь облака, освещало дом своими лучами, словно приветствуя ее. Мередит взглянула на Ника, довольная тем, что вернулась домой, довольная, что он захотел приехать сюда, а не в Лондон.

Входная дверь распахнулась, и появилось круглое улыбающееся лицо Мари. До этой минуты Мередит не подозревала, как сильно она скучала по ней. Ей казалось, что она отсутствовала целую вечность. Оук-Ран как будто стало меньше. Подхватив юбки, она бросилась в объятия экономки. Освободившись из ее пухлых рук, Мередит услышала, как Ник отдает распоряжения кучеру.

– Только багаж леди. Мой оставь здесь. И проследи, чтобы переменили лошадей.

Ее радость погасла, и она повернулась к Нику.

– Разве ты не остаешься?

– Я поеду дальше, как только переменят лошадей. Мередит посмотрела на сгущавшиеся сумерки.

– Но уже поздно. Ты не останешься хотя бы переночевать?

На это он ничего не ответил. Да в этом не было необходимости. Выражение его лица все объясняло.

– Когда ты вернешься? – Ей не хотелось спрашивать, но притворяться равнодушной, когда он уезжал, было невозможно.

Он пожал плечами, избегая ее взгляда.

– Не могу сказать.

Несмотря на то что эти слова не прозвучали, Мередит все равно услышала их: «Я не вернусь».

Она стояла на ступенях в полном оцепенении, наблюдая, как конюхи меняют лошадей. Ник молча стоял неподалеку. Карета наконец была готова, и Ник повернулся к Мередит. Она чувствовала, что смотрит на него с вызовом, заставляя признать правду, признаться, что он оставляет ее и не собирается возвращаться. Он шагнул к ней, как будто хотел поцеловать ее на прощание.

Она поспешно отступила, слишком оскорбленная, слишком разгневанная, чтобы позволить ему прикоснуться к ней.

На помрачневшем лице его губы сжались в тонкую линию.

– Ты должен ехать, – сказала она, в ее голосе слышались вызов и возмущение. – Не сомневаюсь, в Лондоне у тебя дела. Здесь тебя ничто не удерживает.

Бросив на нее последний острый взгляд, он сел в карету и на минуту придержал дверцу.

– Береги себя. – Это было последнее, что он сказал. Она смотрела на удалявшуюся карету, вытирая щеки и презирая себя за бегущие по ним слезы. Почему она должна плакать? У нее есть все, чего она хотела: надежное положение и обеспеченное будущее ее семьи. Она никогда и не искала любви. Почему она нужна ей теперь?

– Убегая, никогда ничего не добьешься.

Мередит подняла глаза от шитья и сердито посмотрела на тетю, мгновенно поняв, что та имеет в виду.

– Я не сбежала. Сбежал он.

– В самом деле? – с насмешкой спросила тетушка Элеонора, поджав губы. – Значит, ты так и не сказала ему, что любишь его?

С каких это пор ее тетя настаивала на честности?

– Конечно, нет! – резко сказала Мередит. – Зачем мне это нужно? Я не люблю его. – По крайней мере она не оказалась настолько глупой, чтобы признаться ему в этом. Дать обещание верности ему было уже слишком много.

– Ты определенно влюблена, – ответила тетушка Элеонора. – Есть побег в буквальном смысле – такой устроил Ник. А есть побег душевный, какой устроила ты и всегда устраиваешь.

– Чепуха, – фыркнула Мередит, глядя на ряд крохотных розочек, которые вышивала. Дрожащие руки плохо справлялись со стежками. Она поймала себя на том, что ей хотелось, и не впервые, чтобы тетя оставалась в Лондоне, а не вернулась домой, как только услышала, что Мередит в Оук-Ран. Или, вернее, как только услышала, что она в Оук-Ран одна. Безмужняя. Опять. Ее жизнь была достаточно тяжелой и без тетиных колких и довольно жестоких замечаний.

Тетушка Элеонора возобновила свой допрос:

– Так что же мы здесь делаем, когда он в Лондоне?

Улыбка пробежала по губам Мередит. Впервые за много дней. Она не сдержалась:

– Мы?

У нее было мало причин улыбаться после отъезда Ника. Оук-Ран – ее убежище, единственное место, где земля не уплывает из-под ног, – больше не заполняло пустоту ее жизни. С тех пор, как он уехал, ничто не могло снова заполнить ее.

От следующих слов тети улыбка исчезла с ее лица.

– Похоже, ты позволила и другому мужу оставить тебя гнить в деревне. – Она покачала головой и неодобрительно прищелкнула языком. – Вот уж никак не ожидала, что этот брак окажется таким же, как и первый.

Мередит чувствовала, как кровь отливает от ее лица. Тетя только взглянула на нее и поспешила извиниться:

– Дорогая, прости меня. Это была невероятная бесчувственность.

– Нет, вы совершенно правы, – пробормотала Мередит, ожесточая свое сердце и раскачивая головой то в одну, то в другую сторону.

Лицо тети сочувственно скривилось.

– Я…

Мередит махнула рукой, заставляя ее замолчать. Тетушка Элеонора закрыла рот. Отложив шитье, Мередит встала и в молчании долго задумчиво смотрела в высокое окно. Причина, по которой Эдмунд бросил ее, больше не была тайной. Она даже испытала некоторую жалость к своему покойному мужу. Бремя тайной жизни не могло сделать счастливым его существование.