– Мы все должны благодарить Господа за то, что живы.

Официантка принесла еду, Майкл густо намазал вафлю сливочным маслом и полил ее кленовым сиропом.

Вспомнив, что вчера он пропустил обед, Майкл начал есть с удвоенным аппетитом. Калли с нескрываемой завистью посмотрел на него и заказал очередную чашку черного кофе.

– В случае твоей гибели, – смаковал тему Калли, – горожане искренне сожалели бы об этом, но они сказали бы так: «Сукин сын сам напросился» – и через пару дней забыли бы о тебе. Но если разобьется местный парень, они линчуют Джерри Уильямса. А я буду держать веревку. Теперь-то, надеюсь, ты бросишь все эти самоубийственные забавы?

– Смотря что подвернется, – ответил Майкл.

– Когда-нибудь, – серьезно произнес Калли, – твоему везению придет конец.

– Толпа будет ликовать.

– Нет, не будет, – сказал Калли. – Я, например, ликовать не буду, и большинство горожан тоже. Не знаю, известно ли тебе об этом, но ты пришелся им по душе. Если отбросить этот чертов «порше», ты носа не задираешь, и все восхищены тем, как ты ставишь Хеггенера на ноги. Все, кроме разве что докторов. – Он усмехнулся.

– И кроме мадам Хеггенер, – добавил Майкл.

– О…

– Кстати, о ней – сия привилегия мне надоела, – сказал Майкл. – Ищи новую жертву.

– Ну, – сказал Калли, – ты продержался дольше других. У нас есть сильная группа, заниматься с ней одно удовольствие. Могу передать ее тебе.

Майкл покачал головой:

– Спасибо, но я не создан для того, чтобы работать горнолыжным инструктором, теперь я это понял. Ухожу в отставку. Куртку верну на неделе.

– В этом нет никакой срочности. Ты уезжаешь?

– Только на два дня. Я должен убедиться в том, что не обманываюсь и Хеггенеру действительно стало лучше. И я ни в коем случае не хочу получать деньги за то, что катаюсь с ним.

Он не сказал, что у него имелись весьма благородные причины – например, сознание того, что он спасает достойного человека от отчаяния и смерти, а также иные – в частности, желание доказать неправоту Евы, – по которым ни одно место на земле не притягивало его в это солнечное утро сильнее, чем Грин-Холлоу.

– Однако, Дейв, – сказал он, – если ты будешь перегружен и тебе потребуется помощь на пару дней, можешь на меня рассчитывать.

– Спасибо, – сказал Калли. – Учту. Да, у меня новость – Норма собирается родить третьего.

– Поздравляю, – отозвался Майкл.

– Поздравишь, когда я наскребу денег на то, чтобы послать его в колледж, – сказал Калли, но Майкл видел, что Дэвид рад предстоящему событию.

– На этот раз мы хотим девочку. Мать Нормы говорит, что с девочками хлопот больше, зато они делают атмосферу в доме более душевной. Раз уж мы заговорили о Норме… – Он помедлил, отхлебнул кофе, и Майкл догадался, что Дэвид коснулся трудной для него темы. – Я и до женитьбы не верил сплетням насчет тебя и Нормы; наверное, мне стоило объясниться с тобой раньше, но я не решался. Я знал, что у вас с ней ничего не было. Она до свадьбы оставалась девушкой.

На лице Дэвида промелькнула смущенная улыбка, словно он сознался в давнишней юношеской проделке, сошедшей ему с рук.

– Ты сказал об этом Элсуортам?

– Нет. – Калли снова улыбнулся. – Я не хотел компрометировать жену в глазах ее родных.

Майкл рассмеялся:

– Дейв, я благодарен тебе за то, что ты помог мне в то время, когда меня не слишком трудно было выгнать из города.

– Чепуха, – грубовато сказал Калли. – Я нанял грамотного инструктора. За это мне и платят. А теперь убирайся отсюда. Не могу смотреть на такого едока, как ты.

Он снова заказал кофе, и Майкл, улыбаясь, вышел на улицу.

* * *

Утром следующего дня ровно в девять он подъехал к дому Хеггенера. Майкл заметил, что ворота гаража были распахнуты. Там стоял «форд» Хеггенера, а место «мерседеса» пустовало. Лая тоже не было слышно, и Майкл решил, что собаку увезли. Тепло одетый Хеггенер уже ждал его. Для поездки в город он сменил тирольскую шляпу на черную фетровую. Пока Майкл нес чемоданчик Хеггенера к «порше», австриец сказал:

– Сегодня у нас больничный день. Бруно всю ночь кашлял, и Ева повезла его в Берлингтон. Она не доверяет местным ветеринарам, а там, по слухам, появился замечательный собачий доктор. Американской ассоциации врачей следовало бы ежегодно премировать ее за безграничную веру в медицину.

Он снисходительно улыбнулся, словно болезненная мнительность Евы была всего лишь маленькой очаровательной странностью ее характера. Если Хеггенер и знал о том, что произошло между Евой и Майклом два дня назад, он ничем этого не выдавал.

«Порше» с легкостью пожирал мили шоссе. Хеггенер признался, что любит быструю езду, и Майкл вел автомобиль со скоростью восемьдесят пять миль в час, постоянно поглядывая в зеркало заднего обзора, не догоняет ли их полиция.

– В те давние годы, когда я, еще молодой человек, вернулся в Европу, – сказал Хеггенер, – там еще не ввели скоростные ограничения. У меня была прекрасная «альфа» с кузовом, изготовленным по спецзаказу, и если я делал в час меньше ста двадцати миль, мне казалось, что я ползу как черепаха. Тогда водить машину было в радость, но я полагаю, цивилизация отнимет у вас еще многие удовольствия.

Хеггенер замолчал. Он сидел прямо, и его черная шляпа почти касалась невысокого потолка машины. Затем он сказал:

– Майкл, я думал о вас. Вы ведь не собираетесь всю жизнь работать лыжным инструктором?

– Нет, – ответил Майкл. – Я не собираюсь работать им больше ни дня. Я уже сказал Калли, что ухожу.

– Да? – тихо произнес Хеггенер. – Вы покидаете Грин-Холлоу?

– Вероятно, я останусь до конца сезона, а может, и дольше. Мой отъезд зависит и от вас.

– Неужели? – удивился Хеггенер. – Каким образом?

– Если после больницы вы захотите кататься со мной, – пояснил Майкл, – я останусь.

– Вы очень добры. А с Евой вы будете кататься?

– Мне кажется, у нее появилось желание сменить инструктора.

– Понимаю, – кивнул Хеггенер. – О Еве говорят, что ей трудно угодить.

– Не без оснований, – не удержался Майкл.

На лице Хеггенера появилась та самая улыбка, с какой он говорил о слабости, которую Ева питает к медицине. Потом улыбка исчезла.

– Мне ее жаль, – произнес он. – Когда Ева выходила за меня замуж, она и не представляла, что ее ожидает. Больничная атмосфера, маленький город, Америка… Ей тут не по себе, она создана для иного. Она здесь скучает. Знаете, Ева сохранила свой австрийский паспорт, хотя она замужем за американцем. Она постоянно предупреждает меня, что живет здесь временно, что не может пустить в Америке корни. Через неделю после моей смерти она улетит в Европу.