Озаглавив настоящий раздел, исследователь обязан определить террор, отделив его от боевых действий партизан. В данной работе понятие «террор» трактуется довольно широко: убийство или причинение тяжелого физического ущерба невооруженным людям, не оказывающим сопротивления. Например, уничтожение и ранение в бою солдата Вермахта, полицая или бойца УПА являлось не террором, а результатом ведения боевых действий. Целенаправленный расстрел тех же самых людей, находящихся в плену, уже квалифицируются в представленной монографии как репрессии. То же самое относится, в частности, к убийствам и даже ранениям сельских старост, подпольщиков ОУН, членов их семей.

Поместив террор в категорию основных направлений деятельности партизан, сделаем одну оговорку. Если едва ли не любые диверсии красных в отношении хозяйственных объектов или на коммуникациях, а также их бои с врагами вызывали одобрение НКВД УССР — УШПД и Кремля, то в отношении партизанских репрессий так однозначно сказать нельзя.

Террор, проводившийся красными партизанами в 1941–1944 гг., можно разделить на 3 вида (категории): репрессии, устраивать которые зафронтовые руководящие центры прямо приказывали, террор, который допускался со стороны Центра, и, наконец, репрессии, в той или иной степени запрещаемые военным и политическим руководством партизан. Однако это деление весьма условно. При оценке роли зафронтового руководства в партизанском терроре, а также в иных разнообразных проявлениях «инициативы на местах» часто не учитывается тот простой факт, что попустительство является одним из проявлений человеческой воли.

«В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия»[582].

Те же самые слова Сталин произнес в своем радиообращении 3 июля 1941 г.[583]

Установки Кремля спускались вниз представителями среднего уровня власти.

21 июля 1941 г. в директиве начальника охраны войскового тыла Юго-Западного фронта приказывалось: «Одновременно с организацией диверсионных групп, подбирать наиболее опытных агентов и осведомителей». Одной из задач этих проверенных сотрудников было «выявление приверженцев и пособников германского фашизма в его войне против СССР. Перед более смелой и решительной частью этой агентуры поставить задачу: поджег имущества, а при возможности физического уничтожения пособников германского фашизма»[584].

В приказе НКВД УССР 30 ноября 1941 г. цели определялись уже более конкретно: «Немецкие захватчики… в сельских местностях назначают старост, старшин и полицейских, в городах и городских поселках — председателей горуправ, бургомистров, комендантов, начальников полиции и других чинов… Деятельность этих фашистских ублюдков проходит совершенно безнаказанно с нашей стороны.

Наши органы. не уделяют достаточного внимания истреблению местной фашистской администрации…

Приказываю:

1. Немедленно организовать систематическое повсеместное, и прежде всего в ближайшем тылу противника, истребление фашистской администрации и их имущества, особенно старост, бургомистров, руководителей полицейских органов и агентуры гестапо.

2. Использовать для этих целей все имеющиеся в нашем распоряжении и изыскать новые дополнительные агентурные возможности.

Широко использовать для этих целей партизан, диверсионные группы и разведагентуру наряду с выполняемыми ими другими задачами.

3. Из числа имеющейся агентуры всех отделов и управлений, а равно за счет новых вербовок создать специальные тергруппы численностью три-пять человек для выполнения заданий по истреблению фашистской администрации…»[585]

30 ноября 1941 г. Вермахт находился у стен Москвы и Ленинграда, а Киев был уже тыловым городом Третьего рейха. При этом НКВД УССР приказывал не проводить, например, диверсии на коммуникациях, чтобы затормозить продвижение германских войск, и даже не нападать на немецкие части с целью их отвлечения от действий на фронте. Приоритетом значилось истребление коллаборационистов. Важным моментом является также указание на уничтожение имущества лиц, сотрудничавших с нацистами: очевидно, что в результате таких действий должны были страдать и члены семей «предателей». Речь идет о применении принципа коллективной ответственности, присущего советской репрессивно-карательной системе.

Об установках на проведение партизанского террора из разнообразных источников получала информацию и немецкая сторона. Например, на допросе пленные 1-го партизанского полка НКВД УССР показали, что «их задание было различным. Они должны были, с одной стороны, вести диверсии на шоссе и железных дорогах, по которым следуют немцы, с другой — актами террора (поджогами населенных пунктов, отдельных хозяйств и расстрелами всех членов украинской милиции [на немецкой службе]) запугать украинское население или принудить его к сотрудничеству»[586].

Первой относительно масштабной и известной акцией террора против коллаборационистов можно считать проведенный по Полтавщине в октябре-декабре 1941 г. карательный рейд партизанского отряда им. Буденного под командованием Ивана Копенкина, до войны занимавшего должность оперуполномоченного Татарбурнарского райотдела НКВД (Измаильская область, сейчас входит в Одесскую). Согласно детальному рассказу Копенкина, его партизаны расстреливали мирных жителей, лояльно настроенных к немцам, агентов германских спецслужб, старост, «церковников» (очевидно, глубоко верующих людей или служителей религиозных культов), дезертиров из Красной армии, а также солдат, отпущенных немцами из плена. Расстреливаемые были в возрасте от 14 лет и старше[587]. Любопытно, что сам Копенкин откровенно рассказывал о том, что убивал и членов семей указанных граждан — в том числе жену, мать и дочь одного старосты (бывшего кулака), мотивируя это тем, что они «активно распространяли антисоветские слухи».