Периодически партизаны совершали убийства этнических немцев. Например, в районе скопления соединений УШПД в Полесской области БССР, в районе Мозыря 12 мая 1943 г. «женщина-фольксдойче и ее сын были жестоко убиты»[630]. Об ограблении и убийстве ковпа-ковцами крестьянина Йозефа Либерзбека 17 августа 1943 г. в Галиции сообщал бандеровский документ[631]. Начальник Каменец-Подольского штаба партизанского движения Сергей Олексенко писал, что «фольксдойче-колонисты полностью пошли на службу» к нацистам[632]. Но, поскольку в районах действий украинских партизан фольксдойче проживало сравнительно мало, то массового масштаба истребление этнических немцев не приняло.

Несколько слов стоит сказать и об отношении партизан к военнопленным из вооруженных сил Германии и ее сателлитов.

Убийства захваченных немецких солдат красноармейцами — самовольные или совершенные по приказу начальства — стали обыденным явлением на советско-германском фронте с первого дня войны[633]. Американский историк Джон Армстронг полагал, что это было вызвано неразберихой: «Несомненно, расстрелы и жестокое обращение с немецкими солдатами были вызваны отчасти стихийным стремлением отомстить, а отчасти отсутствием строгой дисциплины»[634]. В столь категоричном утверждении не учитывается суть советской системы.

Тезис современного германского исследователя Андреаса Хиль-гера также неоправданно упрощает ситуацию времен войны:

Установки на выборочное убийство бывших врагов исходили с самого верха.

Например, 4 сентября 1941 г. во время переговоров со Сталиным командующий Резервным фронтом Георгий Жуков рассказал, что даже не пленный, а перебежчик сообщил ценные разведданные. Сталин ответил: «Вы в военнопленных не очень верьте, спросите его с пристрастием (эвфемизм пыток. — А. Г.), а потом расстреляйте»[636].

6 ноября 1941 г. в ходе знаменитого выступления на заседании московского городского совета Иосиф Сталин открыто заявил: «Отныне наша задача, задача народов СССР, задача бойцов, командиров и политработников нашей армии и нашего флота будет состоять в том, чтобы истребить всех немцев до единого, пробравшихся на территорию нашей Родины в качестве ее оккупантов. Никакой пощады немецким оккупантам!»

На совещании с рядом партизанских командиров 30 августа 1942 г. эти установки «вождя» были повторены Пономаренко:

Писатель Николай Шеремет, проведя четыре месяца в соединении А. Федорова, весной 1943 г. свидетельствовал, что партизаны действовали сообразно этим указаниям. Даже он рассматривал бывших врагов только как источник информации или потенциальных коллаборационистов: «В условиях партизанской борьбы нет возможности беречь пленных, вести уход за ними. Иногда ценного врага, которого бы на фронте сохранили и использовали, в партизанском отряде приходится расстрелять. Немцев партизаны до одного на месте уничтожают. Других национальностей часть убивают, а некоторых отпускают на волю, чтобы рассказал правду про партизан»[638]. В раз-веддонесении подпольщика АК о поведении ковпаковцев в Галиции летом 1943 г. речь идет об «избирательной пощаде»: «Немцев убивают. Установлено, однако, что девушек-немок отпускают, наказав им рассказать в Германии, что [партизаны] не борются с безоружными, так как они солдаты»[639]. УШПД безразлично относился к судьбе пленных немцев и их союзников. 15 августа 1943 г. Тимофей Строкач послал в Черниговское партизанское соединение им. Коцюбинского под командованием Николая Таранущенко радиограмму: «Вопрос с пленными решайте на месте, исходя из обстановки»[640]. До конца войны отношение партизан к немцам не изменилось. Иногда, если пленный был особенно значимым, его оставляли в живых, особенно если фронт был близок, а в остальных случаях уничтожали. В июне 1944 г. в бандеровском разведдонесении о соединении Шукаева у партизан отмечено то же поведение, о котором за год до этого писал Николай Шеремет: